Алексей Шепелёв - Russian Disneyland

Белохлебов, завернувшись не сказать уж что в рогожу, но в суперстарообрядное изветшавшее покрывальце, что называется дрых без задних ног на старом раскладном диване. Рядом на полу возлежали баян, двустволка и пустая бутылка от польской водки «Распутин».

«Так, понятно», – с улыбкой от всё более разгорающегося внутреннего предвкушения одобрил Серёжка, ещё раз огляделся (никого!), наклонился прямо к самому уху фермера и что есть мочи заорал: «Пад-ём!»

– А?! Что?! Ка-а-ак-пчхи?!. Фу, это ты, что ль, Серёжк?

– Нет, не я! Сорок пять секунд, дядь Лёнь!

– Ох, Серёжа, как же мы вчера забард ели!.. – завздыхал Белохлебов, почёсывая спину. Всё хорошо понимающему Серёге видно было, что у главного фермера, когда он уж было встал с постели, от одного слова о вчерашнем потемнело в глазах, и он осел опять, как бы ослеплённый. И ещё потрясывало. – Ох, приятственно было, весело!.. Я в гармонь содил, плясали, барахтались все, все!.. А потом, апосля школы-то, ещё дома у меня – выпивали, веселились все, все!

«Кто все? Знаем мы вас, товарищ прапорщик: как пить дать один сидел, жрал, орал песни – бабке спать не давал!» – усмехнулся про себя догадливый Серж.

– Как жъ я это люблю! – Продолжал изливать похмельный восторг души вчерашний гуляка. – Я вот вишь… да что там я – каж н ый серьёзный деловой человек! – как там у вас в школе говорится? – «Какой же русский?..» – хоть и из ума сшитый, а всё равно ка-ак возьмёт да и…

– Да, дядь Лёнь, не говори… – мягко согласился юный вестник, подставляя своё плечо для опоры старшему, и всё с тем же внутренним чувством как бы между делом добавил: – и не только ты…

– Как?! – встрепенулся Белохлебов, остолбенев – вот-вот опадёт обратно…

– Так. Сажечка уехал к Ген урки.

От простого этого предложения, как уже и было понятно, фермер свалился назад, на спину, и даже засучил ногами.

– К а гда??!!! – вопил он. – На чём?!

– С утра, дядь Лёнь. На МТЗ своём… твоём.

– Крыса седая чахлая! Убью ведь обоих! – Фермер как-то перекатнулся на спине и приземлился на пол – почти на корточки. Схватил ружьё, попрыгал к сейфу, где был ещё и пистолет.

Напяливал форму с отпоротыми знаками отличия, похожую на извечное облаченье Фиделя Кастро, спотыкаясь и путаясь в штанинах и рукавах, на ходу отдавая распоряжения Серёжке и пришедшей бабке.

Написать у Морозова мало что получилось: было уж совсем поздно, да и в голове гудело от самогона, бардака и шума. Одна отрада – рассказать бабушке, послушать её рассказы (правда в последнее время стал замечать, что она всё, что он взахлёб живописует, как байки воспринимает, как будто он на ходу сочиняет – хотя может быть у неё такое восприятие – ведь и её истории из жизни уж больно колоритны-хар актерны…). Но она заснула, захрапела…

Тогда другая отрада – образ Яны, его созерцание, анализ, пересоздание…

…И сейчас, спустя пятнадцать лет, иногда просыпаюсь, чувствуя тот же самый образ, т аящий где-то внутри глаз, таящийся где-то глубоко в этом визуально-предментальном пространстве, он же почти автоматически (почти, потому что иногда, видно, даже и с моим собственным усилием!..) всплывает, мерцая – насколько может мерцать ткань – впрочем, натянутая очень хорошими выпуклостями – живыми! – доступными в пределах вытянутой руки! – а на самом деле, конечно, абсолютно трансцендентно недоступными! – ярко-синяя, похожая вроде на тот невыносимо энергетичный синий цвет, что называют индиго – эта же деталь, этот же образ, всплывает и теперь при всяком воспроизведении в мыслях понятия «эротизм», «эротическое».

Некоторые уже догадались, может быть, что так сбивчиво и туманно я завёл речь что называется всё о том же – всего лишь об Яночкиных спортивных штанах, синих с бело-чёрными полосками-лампасами, – появившимися на ней чуть ли не в день ее пятнадцатилетия, и которые и свели меня с ума. Конечно, насколько можно свести четырнадцатилетнего. Иногда мне кажется и представляется, что вот если б я сегодняшний работал, допустим, в школе (или даже что называется попал в прошлое чрез нехорошо названную теперича «червоточина» или по-компьютерному «портал» складку времени или на худой конец его машину), то увидев Яночку на расстоянии вытянутой руки и ощутив на расстоянии её тепла, теперешний я, набравший критическую массу чувственного опыта – всё же как-то познавший до болезненной ломоты в членах все номинации вожделенного (разочаровывающего) секса, сошёл бы с ума в более буквальном смысле и/или отважился даже на то, что так часто делают в…

С другой же стороны, конечно, мозг всё-таки тоже взрослеет и набирает в другом смысле критическую массу, это затрудняет непосредственное восприятие реальности, но делает его более культурным, и посему что подростку не даёт спать, окультуренному утончённому дядечке может даже не дать спать по другой причине – отвращения. Но я пока стараюсь не отказываться от более глубинного слоя своей культуры и, что твой Набоков бабочек (тоже своего рода аристократ, г-н и м-р, таинственный своей благопристойностью), пытаюсь наловить сих неуловимых образов, и даже тоже попытаться привести их к некоей целостности, подобной не «гербарию» из сухих бабочек и жуков, а его же (слоя, наверно) гибкой до такой степени, что может в некотором роде считаться живой, системе художественной реальности. Главное, чтоб тянувшись за морошкой, как Пушкин, не угодить в болотную топь.

Лолиту можно по-разному представить. Но и у Кубрика, и во втором фильме это взрослые актрисы, взрослые режиссёры, и взрослая публика. Гумберту в идеале самому должно быть четырнадцать (да и его создателю), тогда всё совпадает, плоские картинки вдруг непонятным образом преображаются, становятся выпуклыми, оживают…

У Марии Шараповой помимо множества запечатлённых тенисно-стильных upskirt’ов есть теперь такая фотка, где она стоит в упруго-устойчивом, спортивном тоже таком нагибе, настойчиво выставив-выпятив нам свою скромную спортивную стать в обычных тренировочных штанах и через них даже просвечивают нам те самые пресловутые трусы-слипы с окантовочкой. Просто отпад! Идеал медитации – и для модели, и для зрителя. И никакие купальники, стринги и нагло обнажённые дабл-дырки здесь и рядом не являлись! Только у Ян ины, естественно, попа всё же немного побольше и куда повыпуклее, будто в 3D…

Моя ЯНА. Смугловатая кожа её спины, торчащие трусы…

Нельзя сказать, что «вся её поза дышит сладострастием», но кое-что, некое осознание, в ней уже проснулось, и когда она наклоняется, чтобы поднять ручку, или как будто бы неспециально нависает, облокотившись на парту, зачем-то прямо совсем сильно, как бы прямо над ней, устремившись, как и все, рассмотреть результаты контрольной – конечно, она кожей осознаёт и чувствует, что все мужские взгляды (в основном, к счастью, единственно мой, иногда плюс ещё Рыдваньера или С-ора) устремлены на неё, на ее привлекательно созданный зад в этих спортивных штанишках… И это категорически не то, что сейчас: кардинально заниженная талия, сползающие при наклоне или приседании джинсы – неприлично торчит весь лоскуток минитрусиков, либо комично торчит копчик, неуклюже торчат половинки, а стрингов не видно… О индиго! О проступающие в натяжении рубцы самых сексуальных в мире совковетско-детских белых трусеров!