Леонид Хомутов - В сложном полете

«Ах, вон кто!?» — Володя вспомнил крупную грудастую Надю под стать самой Симе с вывернутыми полными губами. Ему стало немного теплее от этого и в то же время еще грустнее и обиднее. «Нашла красавицу!?» Разве может она сравниться с Милькой?..

Мильку без раздумья пошел бы провожать хоть на край света. А то Надю… Да и вовсе ее не знает… Она недавно приехала в Синарск… И почему так несправедливо устроен мир? Кого любишь — тот тебя не любит. И наоборот.

— Ты знаешь? — заговорщически шептала Сима, едва не задевая носом его щеки. — Будет закуска и… выпивка! И не какая-то там брага! А настоящее красное и водка!..

Володя улыбнулся, покачал головой.

— Я не пью, Сима.

— Ты это всерьез? — отшатнулась она, выпучив глаза.

— Вполне, — улыбнулся он.

— Больной?!. Ей-богу больной?!. Или не того? — повертела растопыренными пальцами у виска и скривила рожу.

— Нет, того. Правда, недавно болел, но сейчас выздоравливаю…

— Люди добрые?! Люди добрые?! Я отказываюсь его понимать! — ломая пальцы, горестно восклицала Сима. — Да пойми же ты, наконец, герой! — притиснула она его к стене своим высоким бюстом. — Вы будете с ней вдвоем в комнате…

— Знаешь ли, — замялся Володя, то ли от смущения, то ли от нехватки слов, а может, от того и другого вместе, — ведь не с каждым можно быть наедине… Для этого любить нужно человека…

— О-о! Боже!? Святая невинность! — воздела она вверх руки. — Да пойми же ты? Ты можешь остаться у ней ночевать! Ты понял меня? Ты правильно и полностью меня понял?!

— Я привык спать дома.

Сима беззвучно трижды раскрыла рот и вдруг угрожающе захрипела:

— Ты что?!. Издеваться надо мной?.. — размахивала она кулаками. — Я всем расскажу, кто ты есть на самом деле!.. Девушка осталась одна! Ее могут убить бандиты! А ты не хочешь помочь человеку!.. Трус! Трус! Вот ты кто! Да я не хочу после этого с тобой разговаривать! Ты еще крупно пожалеешь!..

Сима, возмущенно фыркнув и гордо задрав голову, величественно поплыла в зал…

Владимир, разведя девчонок по квартирам, вернулся домой к полуночи.

— Ну, наконец-то! Мы уж хотели встречать тебя! — с облегчением проговорила сестра и стала накрывать на стол.

— Володя, ты совсем не берегешь свое здоровьё, — ласково выговаривала мать. — Смотри-ко, в хромовых сапожках по морозу скачешь…

…Спать забрался под бок к брату, давно посвистывающему носом. Мать уселась в головах. Умильно глядела, как сыны лежат рядышком в обнимку. Засыпая, Владимир чувствовал, что она все еще сидит около них. Протяни руку — дотронешься…

Следующим вечером семья Ушаковых отправилась в театр.

Давали «Нашествие» Леонида Леонова.

Несмотря на холод, стоявший в театре, в нем было полно народу.

Леня, будто привязанный невидимой веревкой, был все время рядом с братом, не отставая ни на шаг. Прохаживаясь по фойе перед началом спектакля и в перерывы, он горделиво смотрел вокруг и всем своим видом словно говорил: «Вот какие мы — Ушаковы! Знай наших!»

Он буквально упивался сознанием того, что идет с братом, на груди которого на защитной гимнастерке — сгустком крови алел боевой орден — символ славы, доблести и геройства, на который засматривались с плохо скрытым и нескрытым любопытством большинство окружающих — женщин, девушек, парней и мужчин. Он буквально наслаждался взглядами уважения, восхищения и удивления, которые бросали они на брата и всю семью Ушаковых.

«Как же?! Иначе и быть не может! — водил он головой по сторонам. — Ни у кого ведь нет ордена Боевого Красного Знамени!.. Мой брат — самый первый и единственный в Синарске награжденный им…

С год назад приехал раненный в ногу Сережа Трофимов, награжденный медалью «За боевые заслуги». Так и то, когда он появлялся в театре, хромоногий, с палочкой-костыльком в правой руке и с медалькой, одиноко блестевшей на груди, так и то сколько народу, чуть не разинув рты, заглядывалось на него?!. А тут орден!.. Да какой?!. Второй по значимости после ордена Ленина!»

Принаряженная Дарья Яковлевна, в коричневом новехоньком платье, сшитом перед самым началом войны, с пуховым платком на плечах, помолодевшая лет на десять, хрупкая и стройная, точно девушка, сияющая и счастливая, шла с другого бока Владимира и приветливо здоровалась со знакомыми.

Валентина, в темном платье-костюме, в золотистых шелковых чулках и лакированных туфлях-лодочках на высоком, со взбитыми пушистыми белокурыми локонами, подхватив мать под руку, рдея от счастья, вышагивала с гордо поднятой головой…

Знакомыми были почти все. Драмтеатр стоял в центре старого Синарска, где жители знали друг друга в лицо, как в деревне.

Ушаковых часто останавливали. Здоровались, заговаривали. Беззастенчиво спрашивали:

— Дарья Яковлевна, это кто?.. Ваши дети?.. Какие взрослые?!. Да не может быть!.. Скорей брат и сестра ваши!..

Радушно улыбаясь, знакомились с Владимиром и Валентиной. Тянули для рукопожатия руки, приглашали в гости…

Да и на самом деле старшие Ушаковы — все трое — стройные, белокурые (мать с сыном седые), сильно походили друг на друга…

Секундой пролетела отпускная неделя, хоть мать и старалась растянуть ее на годы, просиживая ночи около спящих сыновей. Никогда не забыть Ушаковым проводы Володи на фронт.

— Господи?! До чего же быстро пролетело время?! — стонала мать с самого утра в этот день, непрестанно поглядывая на синие часы-ходики.

— Кажется, вчерась токо приехал, а сёдни уж уезжать?.. Господи?! Чтоб у нас время-то остановилось, а там, на фронте, быстрее шло! Чтоб приехал сын, а там уж и войне конец! — заклинала она…

— Это ты виновата! — плача, накидывалась на Валентину. — Ты написала письмо в деревню, чтоб выдали новые метрики?! Если бы не ты — жил бы парень дома без горя и забот! Работал бы на военном заводе, ходил бы под броней, как други делают!..

Валентина бледнела, не смея перечить. Владимир с Леней как могли утешали мать. Валентина поддакивала издали, боясь приблизиться. Но мать не успокаивалась.

Прильнув к груди сына, вещала низким голосом по-детски всклыктывая:

— Чуёт мое сердце — не вернешься боле!..

Он гладил ее голову, целовал волосы и говорил негромко:

— Ну, успокойся, успокойся, родная. В тот раз это же говорила, а ведь вернулся я и перед тобой стою.

А когда время пришло идти на станцию — повисла на сыновней шее.

— Не пушу-у!.. Что хотите со мной делайте!?. Не пушу-у! — и выла по-звериному, давясь слезами. — Ты свое отвоевал! Вон каки награды имеешь?!.. Пусть другие стоко повоюют, да их заслужат!.. Я самому Сталину писать будуу!.. Нет такова закону, чтоб мальчишек на фронт посылать?! Пусть воюют те, кто шкуры спасат! Кто прячется за мальчишечьи спины, посылая на смерть!.. — и упала на пол.

Соседка, жившая за стенкой в другой половине дома, да пришедшая Галина Короткова, отваживались с ней…