Франце Бевк - Сундук с серебром

— Нельзя так говорить, — утихомиривал его сосед. — Если он тебя услышит, может в суд подать.

— Знаю, что может. А я ничего и не сказал. Разве я что-нибудь говорю? Ковачев Дамьян мне об этом рассказывал, да теперь и он тоже в могиле. И ни гроша не нашли тогда у моего брата, а ведь он откладывал деньги два года. Если я это скажу Йохану в лицо, он меня засадит, знаю, но никому не стереть того, что у меня тут, внутри, записано, — ударил он себя в грудь.

Он снова выпил, по щекам у него потекли слезы. В трактире на мгновение воцарилась мертвая тишина.

Ерам слушал вполуха, слова смутно доносились до него как бы издалека. Мыслями он был у себя дома. Он вспомнил о своих деньгах и вдруг испугался — ведь в это самое время сундук, может быть, взломали: догадка эта до того потрясла его, что он вскочил, поспешно расплатился и вышел, оставив в бутылке недопитое вино. Вечерней службы он дожидаться не стал.

Всю дорогу Ерам спотыкался, хотя нисколько не был пьян. Войдя в горницу, он с порога окинул взглядом сидевших за столом домочадцев. Лица у всех троих были напряженные, и ему показалось, что вот-вот они кинутся на него. Но, заметив, что у него какой-то странный вид, они прикусили язык.

Тоне сел на сундук. Больше всего ему хотелось поднять крышку, проверить, целы ли деньги, но сделать это при всех он не решался. Если бы можно было взвалить на плечо свое сокровище, он тотчас унес бы его куда глаза глядят. Тоне набил трубку, высек огонь и закурил.

— Где это вы были так долго? — наконец спросила его Анка, казавшаяся расстроенной и озабоченной.

— Задержался.

— Тоне, — подала голос Мрета, — когда ты отопрешь сундук и отсчитаешь то, что должен отсчитать?

— Утром узнаешь.

Он посмотрел на дочь, которая сидела опустив глаза. Еще ни разу в жизни он не был так взволнован и едва сдерживался, чтобы не вспылить.

— А мы думали, что ты исполнишь свое обещание, — язвительно сказала Мрета.

— Я свое обещание исполню. Все выплачу. А когда — мы не договаривались.

— Вот мы сегодня и договоримся, — резко сказал зять. — Нечего нас за нос водить.

Это вывело Ерама из терпения. Он встал, но ни на шаг не отошел от сундука.

— За нос водить? Разве это называется за нос водить? Это ты нас одурачил. Покажи деньги, которыми ты похвалялся! Что-то я не слышал ихнего звона.

— Бумажки не звенят, — бросил зять.

— Зато горят! — Ерам уже не мог молчать. — Если ты их все пожег, так хоть бы пепел нам показал.

— Ваших я не жег, — поняв намек, с притворным спокойствием произнес Йохан; пальцы его крошили сигару.

Женщины переглянулись, но не проронили ни слова. Трубка Тоне погасла, он бросил ее на подоконник.

— Моих денег ты на руки не получишь, — громко сказал он. — Деньги получит Анка, когда они ей понадобятся.

— Они ей сегодня нужны, — брякнула Мрета.

— Анка, правда это?

Дочь была настроена уже по-иному, чем во время утреннего разговора. Не смея взглянуть на отца, она ничего не сказала, только кивнула головой. По лицу ее было видно, что она делает это не совсем по своей воле. Отец без труда догадался, что в его отсутствие в семье разыгралось нешуточное сражение, из которого дочь вышла побежденной. Теперь ему стало окончательно ясно, что зять в самом деле взял в долг те деньги, что были в три дня пущены на ветер и пропиты с гостями. Такой поступок по понятиям Тоне был чуть ли не смертным грехом. Старик был потрясен, в голове у него мутилось.

— Ха! — сказал он. — Я тебе для того должен отсчитать деньги, чтобы ты их вернул тому, у кого занял?

Йохан был задет за живое, но скрыл смущение под притворной усмешкой.

— Не знаю, о чем вы говорите.

— Не знаешь? А Подлокаров Миха? Ага, вот видишь! — злорадно засмеялся Ерам, заметив, что у зятя от неожиданности дух захватило. — Деньги жжет, хвастает, будто купается в богатстве, а потом занимает под Анкино приданое, которого она еще и не получила… Но меня ты не проведешь! Не проведешь! — погрозил он зятю кулаком.

Йохан покосился на жену, которая сидела с безучастным видом и плотно сжимала губы. Чтобы спасти хотя бы частицу своего авторитета, Йохан швырнул сигару на пол, вылез из-за стола и подскочил к тестю. Они стояли, глядя прямо в глаза друг другу. Ерам не трогался с места, как вкопанный; на лице зятя трепетала каждая жилка.

— Йохан! — вскрикнула Мрета.

— Отец! — испугалась Анка.

Тоне чувствовал, что если они схлестнутся, то зять, вознамерившийся кулаками оборонять свою честь, его не пощадит. Больше всего Ераму хотелось вытолкать наглеца за порог, но он вынужден был отступить, хотя в нем все кипело. Он жалел, страшно жалел, что в свое время не отказал наотрез такому зятю, а ведь внутренний голос явственно предостерегал его! Но теперь дело сделано, мошенник втерся в дом, стал Анкиным мужем и избавиться от него невозможно. Взгляд Ерама уперся в Мрету. Всему виной была эта баба, она заварила кашу.

Если никуда не денешься от ее сына, то хоть от нее бы избавиться! Жить с ней под одной крышей Тоне Ерам не станет, чего бы это ни стоило.

— Ладно, — сказал он и сел на сундук. — Ладно, я дам деньги, но с одним условием.

Йохан, возбужденно ходивший по горнице, остановился у печи.

— С каким?

— С тем, — нехотя поднял глаза Ерам, — что эта сова, — он указал на Мрету, — уберется из дому. Сегодня же, сейчас же.

Мрета поглядела на невестку, потом на сына.

Так как те молчали, она медленно поднялась с места и дерзко подбоченилась, как бы принимая вызов. Став перед Ерамом, она долго не могла найти подходящих слов.

— Ах, так? — наконец выдохнула она. — Ты меня, значит, гонишь на улицу?

— А что мы с тобой, женились, что ли? Или хоть слово сказали о том, что ты останешься в доме? Не будь у тебя своей халупы, я бы еще терпел. А так — отправляйся! Как жила до сих пор, так и живи.

Ерам говорил решительно, резко, но чувствовал, что силы его на исходе. Мрета по его глазам и голосу поняла, что не сможет противостоять его ненависти. Она поискала глазами Анку, которая в замешательстве прибирала на печке какое-то тряпье.

— А ты что скажешь, Анка?

Анка была согласна с отцом, но открыто в этом не призналась.

— Ничего не скажу, — ответила она.

— Я так и думала, — насмешливо скривила губы свекровь. — А ты, Йохан, — обернулась она к сыну, — неужто и ты ничего не скажешь?

Сын шагал от двери к окну, от окна к двери. Он все еще был взволнован, в груди у него кипело, лоб хмурился.

— Ступайте! — бросил он, не глядя на мать.

Мрета ушам своим не верила. Однако сомнений не было — сын действительно так решил. Она опустилась на скамью, переводя глаза с одного на другого. Никто не удостоил ее взглядом. От гнева и обиды ее прорвало; в голосе было больше злости, чем горя.