Дмитрий Сафонов - Дорога на остров Пасхи

Близился чемпионат Москвы среди общества «Буревестник». Мне тогда только исполнилось пятнадцать.

Карепов вызвал меня в тренерскую комнату и, прихлебывая чай с малиной из тонкостенного стакана в мельхиоровом подстаканнике, в каких разносят чай в поездах дальнего следования, сказал:

– Ну что, Саша? От нас нужно двоих. Первым пойдет Дима Павлов – это без вопросов. Готов быть вторым номером? Потянешь?

Я неуверенно пожал плечами.

– Господи ты Бога душу, мать твою любил… – привычной малопонятной скороговоркой выпалил Карепов. – Я ж тебя нормально спросил. Потянешь?

– Да, – уже твердо ответил я.

– Ну и давай… Готовься. Отработай три спарринга вторым номером: мне кажется, защита у тебя хромает. Увлекаешься очень. Работай с Ромой Шароновым, Павлов пусть грушу околачивает. Он у меня до субботы – на вес золота. Усек?

– Да, Виталий Иванович.

– Вперед, – он отхлебнул еще глоток. – Не стой, как засватанный, иди работай.

В субботу состоялся чемпионат. Он проходил в зале «Молния» – там, где по четвергам был «открытый ринг», и все желающие могли свободно боксировать.

Помню, вокруг ринга стояли низенькие гимнастические скамейки, и мать сидела в первом ряду. Я очень злился, что она надела юбку: юбка задралась, и видны были ее голые ноги почти до середины бедер. Тогда она мне казалась очень старой, и эти голые ноги выглядели легкомысленно.

Чемпионат проходил в один день: пары бойцов быстро сменяли друг друга. Всего нас было шестнадцать. Начали сразу с одной восьмой финала. Восемь пар – восемь победителей. Затем четыре пары побились в четвертьфинале, а потом четверо сильнейших сошлись в полуфинале. Предстояли два полуфинальных боя, и – заключительный, финальный. Итого – пятнадцать боев. Учитывая возраст участников, длительность раунда сократили до двух минут.

Бои проходили один за другим, практически без пауз. Конвейер мальчишеского бокса. Зрители – все свои. Только родственники и друзья. Помню, была даже одна бабушка в белом пуховом платке и очках с толстыми выпуклыми стеклами, отчего ее глаза казались огромными, как у рыбы в аквариуме. Мне не повезло: она болела за щуплого узкогрудого парнишку, которого я побил в одной восьмой, и бабушка, размахивая сухими руками, кричала на меня: «Хулиган!», словно дело происходило в подворотне, а я отбирал у парня часы.

Четвертьфинал я тоже прошел без потерь и даже не устал. После боя я занял место на стуле рядом с Кареповым, он помог мне снять перчатки и сказал:

– Не повезло, Санек! В полуфинале тебе достанется Бедя. А в финале, наверное, он выйдет на Димку. Эх! Знал бы прикуп, жил бы в Сочи! Не видать нам золота! Димкино серебро да твоя бронза – вот и все фантики, а конфетки будут у Нельсона.

«Бедей» мы звали Славу Бедерака – мощного парня с длинными руками и сокрушительными хуками. Нельсоном почему-то дразнили его тренера, хотя с глазами у него все было в порядке.

Ходила даже такая поговорка: «Лучше попасть под электричку, чем под кулаки Беди». Наверное, в каждом дворе есть такая поговорка, но в нашей секции с электричкой сравнивали именно его.

И я боялся. Боялся, что Бедя побьет меня прямо на глазах у матери. С тем, что он побьет меня, я почти смирился, но ужасно не хотелось, чтобы мать видела это.

На ринге работала последняя четвертьфинальная пара, и первым полуфинальным боем был мой.

Карепов заставил меня перемотать бинты на руках, помог зашнуровать перчатки, взял маленький стульчик, полотенце и приготовился секундировать. По нашей бедности тренер был тренером, секундантом и катмэном в одном лице. Конечно, и Димка мог помочь, но его бой был следующим.

Карепов положил руку мне на плечо: как тогда, два года назад, на пороге боксерского зала.

– Не ссыте, Маша! Я – Дубровскый! – с наигранной веселостью сказал он. – Не бойся его! Уходи под правую кнаружи, сближайся, прижимай к канатам и долби: «Голова – печень, голова – печень!». И не отпускай! Не отпускай! На дистанции он – король! Сближайся под атаку. Займи сразу центр ринга и дави его, как таракана паршивого, в угол!

Он был хороший мужик, Виталий Иванович. Он все говорил правильно: руки у Беди были длиннее моих сантиметров на десять, и на дальней дистанции мне ничего не светило. Однако легко сказать: «Уходи под правую…». Может, до правой-то дело и не дойдет? Он меня замучает своим яростным джебом, ослепит, лишит ориентации и раскроет. А вот уж тогда, когда я дрогну, его правая сама найдет мой подбородок. И даже если я успею среагировать и подставлю руки, чуть опустив правую перчатку, тут его длинный левый хук хлестнет в мой правый незащищенный висок. И – счет!

Рефери начнет выкидывать пальцы, как второгодник в школе для дефективных, едва научившийся считать до десяти.

Злости мне недоставало. А у Беди ее было в избытке. Наверное, поэтому в перестроечные времена он подался в бандиты и погиб в какой-то разборке. Но все это было потом.

А сейчас – нас пригласили на ринг.

Бедя едва окинул меня взглядом. Наметил цели. Мысленно нарисовал мишень, и я почувствовал «яблочко» на своем лице.

– Не дрейфь, Санек! Москва не сразу сгорела! – подбодрил меня Карепов.

А вы знаете, он не воспитал ни одного путного чемпиона. Зато он помог сотням подстреленных мальчишек «что-то из себя сделать». И, наверное, это все-таки ценнее. И, конечно, он заслужил встречу с каменными истуканами острова Пасхи. Вот только не знаю, встретился ли.

Но тогда я этого еще не понимал. И вообще, я видел только Бедю. Он был единственный из всех бойцов, у которого уже в то время росли волосы на груди.

Бедя боксировал в полуоткрытой стойке: правую он тесно прижимал к подбородку, а левая обманчиво расслабленно висела вдоль туловища.

Но едва мы сблизились, как я сразу почувствовал на себе эту обманчивую расслабленность. Все так и произошло. Бедя все время тревожил меня своими джебами, близко не подпускал и постоянно держал правую заряженной, как катапульта.

Пока удары были несильные. Он ощупывал меня лениво и почти ласково, как месят поднявшееся тесто. Я блокировал удары предплечьями, уклонялся, следил за его ногами и все время помнил, что от такого длиннорукого, как Бедя, нельзя отходить по прямой. Просто нельзя: прижмет к канатам и раскроет, как книгу. И что-нибудь там впишет, но уж никак не золотыми буквами.

В конце первого раунда я все-таки пропустил один прямой справа. Удар пришелся в скулу. Он меня потряс. Попади Бедя точнее, и можно было бы открывать счет.

Увидев успех, он бросился на меня, как волк, почуявший кровь. Я маневрировал, и подоспевший вовремя гонг разрядил обстановку.

Я вернулся в свой угол, и Карепов принялся обмахивать меня полотенцем, давая «подышать».