Наталия Соколовская - В Питере жить: от Дворцовой до Садовой, от Гангутской до Шпалерной. Личные истории

Я ехала быстро, но, честное слово, помню – это было недавно – отлично помню, где в тот момент находилась: у дома номер NN , неподалеку от улицы Трефолева.

Фу, как цинично, тут же подумала я, еще неизвестно, кто кого ремонтирует – мы детишек или детишки нас! – но мысль оказалась цепкой. Мой мозг любит наглядность. И с тех пор всякий раз, проезжая мимо дома NN по проспекту Стачек, я вспоминала ремонт квадратных метров асфальта.

И всякий раз, как меня одолевали сомнения по поводу моего предприятия (у меня и так двое! – а я один взрослый в семье! – деньги? – время? – справлюсь ли? – приемные дети такие трудные!) мой личный внутренний дядька, который не имеет никаких аналогов в реальном мире, язвительно нудел мне в уши:

– Хочешь не хочешь, а выйдешь и построишь.

– По этой дороге весь город ездит.

– Что, забоялась? А кататься-то небось любишь. Вот как-нибудь въедешь в ямку, так будешь знать.

Мне очень повезло. Моя приемная дочка оказалась совсем не трудной. Это обычная девочка, почти не хлебнувшая детдомовской науки выживать. Ее история – на редкость человекоразмерная . В ней нет ни предательства, ни насилия, только простое «горе-злосчастье».

Это почти диккенсовский, достоевский сюжет. Расскажу вкратце, издалека, чтобы соблюсти уважение ко всем участникам – ведь это реальные люди.

Жил-был мальчик на Нарвской заставе. Его родители рано умерли, и мальчик попал в детдом, который находился в Петергофе. Он часто бродил в Нижнем парке, среди фонтанов; полюбил рисовать, научился играть в шахматы, но в жизни не слишком преуспел.

И жила-была в его дворе маленькая девочка, которая осталась без родителей еще раньше. Ее воспитывали тетка и старший брат, который жил в том же детдоме, что и мальчик. Друзья повзрослели, пошли работать и каждый день вместе забирали девочку из детского сада.

Прошли годы, случилось много всего, но вот что удивительно: девочка выросла, и они с этим мальчиком стали жить вместе.

Я намеренно опускаю подробности. Впрочем, многого я и не знаю.

Потом у них родилась дочка. И когда ей исполнилось девять, ее мама умерла от воспаления легких.

Болела долго, целый месяц. Клали в больницу, мест не было, лежала в коридоре, ставили какие-то капельницы. Потом привезли домой, но в тот же день увезли обратно и отправили в реанимацию. Ночью позвонили и сказали мужу о смерти.

А их девятилетняя дочка на следующий день как ни в чем не бывало отправилась в школу. На третьем уроке явились представители опеки Нарвского округа и, не объясняя, в чем дело, силой уволокли девочку. Дело в том, что у отца не было на дочку совершенно никаких документов. Да и вообще – никаких. Он жил без бумажек. Так случается.

Спустя полгода я взяла эту девочку под опеку. Спустя еще несколько месяцев – удочерила. Стоит ли упоминать, что и мать, и отец, и сама она – жили в доме номер NN на проспекте Стачек, неподалеку от улицы Трефолева.

На самом деле совпадение тут настолько крошечное, малозаметное и малозначительное, что вряд ли его даже можно назвать совпадением. Ну мало ли кто, о чем и когда думал? Мало ли разных домов, в фасады которых мы втыкаем, размышляя? В каком-то из них вполне может жить (хотя мы того и не знаем пока) какой-нибудь важный для нашей жизни человек.

Но вот что я хочу сказать.

Моя старшая дочка – патриот проспекта Стачек.

Все детали родных мест за наше время вместе упомянуты множество раз. Нарвские ворота, оба парка, справа и слева, магазин «Магнит», дом, где она жила, мост, площадь и памятник, где собиралась толпа на Новый год, и мост, и Западный скоростной диаметр, и улица Трефолева. И Кировский завод, где работала мама.

Среди школьных тетрадок дочки я нашла одну, в которой почти все страницы были выдраны и только одна – исписана. Видимо, записи были сделаны в той больнице, куда ее насильно привезли после смерти мамы: имя, фамилия, я хочу домой; мама, папа; мой папа приедет за мной, и мы поедем домой на проспект Стачек, дом NN , квартира XX ; клички собаки и кошки; и снова – адрес, имя, я хочу домой, проспект Стачек, дом NN , квартира XX .

Теперь дочка может навещать папу каждое воскресенье. Это намного лучше, чем сидеть в детдоме и тщетно ждать, когда «папа заберет». Половина контингента детдомов сидит там именно с такой вот надеждой, которая с каждым годом сиденья только крепчает, потому как приобретает статус мифа. Теперь папа перестал быть мифом, и, если он не отвечает на звонки, если он не может встретиться – дочка рыдает.

Ну а мама… У дочки есть ее сережки, фотографии, юбки и туфли.

– И почему это на фотографиях так много покойников? – говорит она.

Странно знакомиться с человеком после его смерти. А у меня уже есть ощущение, что мы с ней знакомы.

Мама моей дочки была на десять месяцев младше меня.

Летом, когда мы только-только стали жить все вместе, мы поехали гулять в парк Екатерингоф. Забрели далеко, в ту заброшенную часть парка, где течет речка Екатерингофка, а жители окрестных районов жарят шашлыки и пьют вино.

Вдруг послышался сильный шум. Он нарастал и в конце концов стал невыносимым. Я не знала, что и думать. Залезать под скамейку показалось мне полумерой. Дети, кажется, не слишком испугались, даже младшая дочка. Но мне было очень не по себе. Я точно знала, что такой сильный шум – это, скорее всего, нештатная ситуация, а может, и война. Невозможно даже было сказать, откуда шумит: казалось, грохочет все.

Над нашими головами молниеносно пронеслись, взмывая вверх, четыре неправдоподобно красивых, игрушечных на вид военных самолетика. Они описали над парком мертвую петлю и унеслись в небо над Заливом. За ними мчалась другая четверка.

– Военный парад! – сказал кто-то.

И тогда я подумала, что даже если наступает конец света, хорошо уже и то, что мы сейчас вместе.

Что же касается проспекта Стачек, то его в очередной раз отремонтировали на средства города. Как всегда, ненадолго, да и на том спасибо.

9 мая 1965 года праздновали двадцатилетие Победы.

По этому случаю исполком Ленсовета принял решение дать имя безымянному «пятачку», возникшему еще сто лет назад на пересечении двух улиц – Большой и Малой Спасских – и трех проспектов – Алексеевского, Старопарголовского и Второго Муринского. Пятачок расположился в очень важном для Ленинграда месте: на пути из центра к Пискаревскому мемориальному кладбищу, куда отныне должны были возить по вновь проложенной «правительственной трассе» важных гостей в черных автомобилях. Кучка домов, испуганно жавшаяся на пятачке с сáмой революции, все-таки дождалась своего часа: она подлежала сносу. На ее месте планировалось создать круглую площадь, окруженную часовыми – выстроенными по единому проекту высокими домами.