Иван Кудрявцев - На арене с Гошей

Потом мы с братом Мишей взялись за воспитание злющей дворняжки Каштанки. Давалось это значительно труднее, но в конце концов она очень привязалась к нам, а когда наступило лето и я, как обычно, начал пасти колхозных телят, она стала моей неразлучной спутницей и верной помощницей.

Это были военные годы. Всем было тяжело. Все лучшие работники, здоровые мужчины (в том числе мой отец и два брата - Анатолий и Александр) ушли на фронт. В селе остались только старики, женщины да наш брат "недомерок"- так с грустной иронией говорили тогда взрослые о нас, детях.

В колхозе живой тягловой силы было очень мало - лошадей отдали фронту. Помню, однажды приехала к нам из районного центра Селты комиссия отбирать лошадей для фронта. Я и один из моих товарищей, Митя Русских, вели на приемный пункт двух последних лошадей. Женщины тоскливо смотрели вслед, молча прощаясь с ними. Было тяжело, очень тяжело, но все от мала до велика понимали необходимость этой жертвы. У приемного пункта кто-то из стариков подошел к коням, похлопал их по крупам и, будто они могли его понять, вслух произнес:

- Служите честно и верно.

Тогда я еще не понимал, что можно вполне серьезно, как к человеку, обращаться к животному.

Но вот нам, ребятам, кто-то рассказал о том, что на фронте нашли боевое применение специально обученные собаки. С гранатами, засунутыми за ошейники или подвязанными к бокам, они бросались под вражеские танки, взрывали их, хотя, конечно, и сами при этом погибали.

Не успели мы дослушать эту историю, как один из моих друзей, Саша Верещагин, воскликнул:

- А Ванюшкин Полкан не хуже тех собак мог бы...

В ответ горячо зазвучало:

- Конечно!

- Правильно!

- И даже лучше!

И я принялся обучать Полкана.

Происходило это зимой 1942- 1943 года. Снега тогда навалило много. На площади у сельсовета ребята соорудили из снега большой танк. Крепко привязав к бокам Полкана две тяжелые чурки и держа пса за ошейник, я вывел его на противоположный конец площади, указал рукой на сооружение из снега и крикнул:

- Фашистский танк! Полкан, возьми!

Громадная собака с силой рванулась. Я не удержался на ногах и брякнулся оземь, в то время как Полкан стремглав бросился на снежную громадину. Миг - и его здоровенные зубы впились в тряпье, которым мы обозначили переднюю часть танка. Все более распаляясь, он, упершись лапами в корпус танка, рвал на части примерзшие тряпки...

Восторгу ребят не было конца. Несколько раз повторили мы этот опыт. Полкан отлично сдал экзамен - искромсанную переднюю часть танка пришлось потом основательно подправлять, зато главная цель была достигнута.

С тех пор моего пса стали именовать по-новому: Полкан противотанковый.

...До сих пор у меня сжимается сердце, когда я думаю об этом удивительно умном животном, нелепо погибшем от случайного выстрела во время охоты на волков.

Край наш лесной, и, конечно же, жители Валамаза никогда не знали нужды в топливе: хватало бы только рабочих рук да было бы чем вывезти дрова из леса. Вот с этим-то дело тогда, во время войны, обстояло из рук вон плохо: тягловой силы не было. И тут однажды меня осенило:

- Федька,- сказал я брату, которому в то время шел уже тринадцатый год,- давай попробуем быков приучить к упряжке.

- Тоже сказал, быков. Как же это можно? Никому больше не говори - засмеют.

- Пускай смеются. А попробовать все одно нужно.

- Да ты что, в самом деле?..

Но я решил не сдаваться.

- Не хочешь - и не надо. Обойдусь. Мы тогда с Сашкой или с Женькой сделаем, если ты боишься.

Я бил наверняка: Федя не выносил, если кто-нибудь подозревал его в трусости. Он сразу же запетушился:

- А чего бояться? Маленький я, что ли?

Мы решили, что займемся сперва одним быком, самым свирепым, а когда с ним сладим, примемся за двух остальных.

И вот, преодолевая страх, мы осторожно подошли к стойлу огромного черного быка Степки. Это был великолепный экземпляр с могучей мускулистой шеей, почти квадратной мордой, увенчанной двумя короткими, словно отлитыми из стали, рогами.

Едва мы приблизились, как бык вдруг засопел, упрямо мотнул шеей и, дико сверкнув налитыми кровью глазами, угрожающе наклонил морду, будто изготовился к драке. Хвост его, обычно безжизненный, как плеть, маятником заходил из стороны в сторону.

Федя, шедший позади, тронул меня за руку и почему-то шепотом сказал:

- Стой, Ваня, дай я вперед...

- Погоди,- ответил я, тоже переходя на шепот,- погоди, я сам...

С этими словами я, чуть пригнувшись, тихонечко протянул быку хлеб, захваченный из дома. Во рту у меня пересохло, сердце неистово стучало, готовое выпрыгнуть из груди...

Бык, продолжая сопеть, недоверчиво, одним глазом взглянул на хлеб, замшевые губы его слегка дрогнули, на них повис клок пены. Потом он перевел взгляд на меня.

- Возьми, возьми, Степка,- произнес я, немного осмелев, хотя в общем-то ощущение у меня было далеко не героического характера. Все же я еще ближе поднес хлеб к бычьей морде.

- А ты брось ему,- шепнул Федя.

Я тотчас же кинул кусок с таким расчетом, чтобы он упал возле самой морды быка. Степка при этом чуть отпрянул в сторону, потом, не спуская с меня настороженно-свирепого взгляда, обнюхал хлеб.

- Возьми же, возьми, Степка,- ласково сказал я.

- Ну чего же ты, бери,- добавил Федя.

И как бы снизойдя к этой просьбе, бык начал есть наше угощение.

- Понимаешь,- восторженно внушал я брату,- теперь он уже нас знает и будет слушаться.

- Посмотрим,- рассудительно отвечал Федя. Он ведь все-таки был старше меня.

На следующий день мы снова навестили Степку. Все повторилось почти в той же последовательности, но на этот раз нам с Федей было уже не так страшно. Во всяком случае, я даже отважился осторожно прикоснуться к боку Степки, намереваясь его погладить, но тут же отдернул руку, потому что бык вздрогнул и молниеносно обернулся ко мне. Он явно не шел пока ни на какую фамильярность.

На пятый или на шестой день (а мы порой наведывались к нему дважды в сутки) Степка почти совсем перестал нас дичиться. Тогда мы решили приступить, наконец, к выполнению основной части нашего замысла. А так как днем осуществить его никак нельзя было, то мы стали действовать ночью.

Часа в два, когда наши домашние, да и все жители села, включая пожарного сторожа, были погружены в глубокий сон, мы с Федей, потихоньку выбравшись из избы, направились к скотному двору, прихватив крепкую длинную веревку. Никем не замеченные, проскользнули к стойлу ничего не подозревавшего Степки. Он сразу принялся жевать протянутый мною хлеб, но вдруг остановился, недоуменно мотнул раза два мордой: это Федя, как было условлено, накинул ему веревочную петлю на рога.

- Ешь, Степка, ешь, ну, ешь же, Степочка,- ласково приговаривал я, стараясь отвлечь быка от неприятного ощущения, которое он, по-видимому, испытывал.