Всеволод Бернштейн - Базельский мир

Я стоял перед старинным зеркалом в темном захламленном сарае среди ворохов тряпья и разбитой мебели. Из зеркала на меня смотрел уставший человек, сутулый, с опущенными плечами. Смотреть на него было неприятно, а уж разговаривать и подавно.

— Не понимаю, — вот и все, что я сказал ему.

Из Новосибирска прибыл клиент за «Панераем». Клиент хорошо знакомый, каждый лыжный сезон он обновлял свой часовой парк. Приятный человек, по-сибирски сдержанный, вежливый — после нескольких выполненных заказов мы оставались с ним «на вы». Звали его Николай Петрович. Как обычно, перед покупкой мы встретились в кафе, чтобы проговорить цены и условия. Николай Петрович рассказал про сибирскую жизнь, я поведал скудные швейцарские новости. Заговорили о часах.

— Николай Петрович, скажите, а зачем вам вообще этот «Панерай»?

— Ну, как? — удивился Николай Петрович. — Это же легендарная марка!

— Легендарная? Вы имеете в виду эту историю про итальянских боевых пловцов, якобы они носили такие часы во Вторую Мировую?

— А разве не носили? — насторожился мой собеседник.

— Знаете, есть такой анекдот про итальянский боевой дух. Итальянский окоп под Сталинградом. Дан сигнал идти в атаку. Молоденький лейтенант вскакивает на бруствер, размахивает пистолетом и кричит: «Вперед, храбрые львы! В атаку! Надерем задницу русскому медведю! Ура!». Все солдаты в окопе тут же захлопали в ладоши: «Ах, наш лейтенант, какой смельчак! Какой герой! Браво! Браво!», но никто не тронулся с места. Лейтенант получил свою пулю, и на этом все успокоилось. Этот анекдот мне рассказал знакомый итальянец. Поверьте, я сам нежно люблю итальянцев, но причем здесь боевой дух каких-то мифических пловцов!? Зачем вы верите в эти маркетинговые сказки, Николай Петрович? Вы! Ваш дед сломал хребет Гитлеру! Если вас интересует боевой дух, купите «Луч», или «Стрелу», или «Командирские», в конце концов.

— Вы какие-то странные вещи говорите, — Николай Петрович выглядел обескураженным.

— Почему же странные? Я нахожу свои суждения очень логичными. Готов их отстаивать.

— По-вашему, «Панерай» — плохие часы?

— Я вам покажу хорошие часы, — я снял с руки «открытое сердце», выставочную модель. Шапиро настоял, чтобы я их носил. Как полагается владельцу марки.

Николай Петрович надел другие очки, осторожно взял часы и принялся их рассматривать.

— «Роже де Барбюс», — прочитал он. — Что-то знакомое. Я припоминаю, был такой часовщик…

— Никогда не было! — сказал я. — Роже де Барбюса придумал Даниэль Шапиро. Он и сделал эти часы. Не просто сделал. Шапиро двадцать лет нянчился с этой моделью, поливал ее потом и слезами. Смотрите, как движется секундная стрелка, она будто парит, плавно и в то же время немного нервно. Нервы Шапиро здесь намотаны на барабан вместо заводной пружины, они дают жизнь этим часам.

— Неплохо, — Николай Петрович вернул мне часы. — Но понимаете, «Панерай» знают все, а кто знает этого Шапиро.

— Так он здесь, недалеко, — я показал рукой направление. — У него ателье в пяти минутах ходьбы. Хотите, я вас познакомлю, он будет рад. И вы лично узнаете человека, который сделал эти часы. А вот узнать человека, который делает «Панерай», боюсь, невозможно.

— Давайте, все-таки, остановимся на «Панерае», — сухо предложил Николай Петрович.

— Воля ваша, — развел я руками.

Николай Петрович достал смартфон и быстро пролистал в нем нашу переписку.

— Значит, вы говорите, стандартная скидка, — он нашел нужное сообщение. — А нельзя ли получить больше? Все-таки, мы не первый год у них покупаем.

— Конечно, можно спросить и больше, — сказал я. — Вы же помните их старшего менеджера. Некий Кунц, гусь надутый. Он мнит себя очень умным, и любит учить жизни, особенно в том, что касается Швейцарии и не-Швейцарии. Так вот этот Кунц ответит нам своей фирменной заготовкой: «Видите ли, господа, у нас в Швейцарии сложилась определенная культура скидок». Он так и скажет: «рабатт-культур», по-моему, он это уродливое слово сам выдумал. «Мы не можем предоставлять вам скидки, как в Африке», скажет он. И вот тут, Николай Петрович, я рекомендую вам напомнить господину Кунцу, что согласно данным Швейцарского экономического бюро, доходы часовой промышленности за последний год упали на четверть. И что ехать в Африку за скидками вы не собираетесь, но вам совсем несложно проехать час-другой по автобану, до ближайшего бутика в Германии, где нынче восхитительно дешевый евро и совсем другая «рабатт-культур». Не думаю, что после этих слов Кунц будет продолжать жадничать. Я бы и сам ему это с удовольствием сказал, Николай Петрович, но, вы же понимаете, у меня другое амплуа.

Николай Петрович внимательно посмотрел на меня.

— А какое у вас амплуа, Владимир? Что-то я никак не пойму.

— Ну, я тут вроде зазывалы. Знаете, как на курортах в Греции или Турции, стоят перед ресторанами и хватают прохожих за рукав. Только моя роль не такая определенная. Я на вашей стороне, и на стороне Кунца, довольно трудно разобраться. Слуга двух господ.

— Вы получаете комиссию? — возможно, он начал подозревать, что я собираюсь просить у него больше денег за услуги.

— Не в этот раз, Николай Петрович, — сказал я. — Знаете, наверное, вам лучше в бутик без меня пойти. Я обо всем договорился, часы приготовлены, вас там ждут. Все будет хорошо. А я не пойду. Понимаете, меня давно подмывало пнуть этого Кунца в пах. Сегодня, боюсь, не сдержусь. Желаю вам приятной покупки!

Я оставил безмерно удивленного Николая Петровича в кафе и вышел на улицу. Сам себе я был удивлен не меньше. Хотя я только что лишил себя нескольких сотен франков комиссии, это было скорее приятное удивление. Я посмотрел на часы. Мне подарено два часа свободного времени. Никаких встреч, никаких звонков, решил я, просто прогуляюсь, соберусь с мыслями. И кстати! «Открытое сердце» на циферблате было распахнуто широко как никогда. Я бодро зашагал по улице, прислушиваясь к новому чувству, которое парным молочным теплом разливалось внутри: я сильный, я свободный, я хозяин своей жизни. Погода стояла прекрасная, тёплый фён принес запах весны, будто кто-то вставил в усталый цюрихский февраль новые батарейки, звуки стали отчетливей, краски ярче, небо выше.

— Владимир! — по-весеннему звонко стрельнуло в спину.

Я обернулся. У притормозившего черного «мерседеса» опустилось стекло, первое, что бросилось в глаза — щедро вылепленные надбровные дуги и плечи, как палуба авианосца. За рулем сидел Николай, покупатель золотого «бреге».

— Владимир, есть вопрос, — сказал Николай.

— Какой вопрос? — удивился я.

Николай открыл пассажирскую дверь.

— Давайте немного проедемся, а то здесь нельзя останавливаться.

Останавливаться и вправду было нельзя, улица узкая. Вслед за «мерседесом» уже пристроился мебельный фургон, водитель которого нетерпеливо всплескивал руками.