Владимир Чугунов - Буря

Берег обнаружился внезапно скользнувшими по животу водорослями. Я попробовал ногами дно. Оно оказалось в полуметре подо мною. Я присел на корточки и стал вглядываться в темноту. Ничего не узнавал. Либо я был намного левее нашего дома, либо правее дома Елены Сергеевны. По чужим огородам мне ходить ещё не приходилось, поэтому определить, к кому попал, было невозможно.

Тогда я обернулся назад и по едва тлеющему костру попытался определить своё местонахождение. Кажется, костёр был левее, когда я отправлялся в путь. И, отойдя немного вглубь, я осторожно поплыл вдоль берега.

А вот наконец и мостки! Но чьи?.. Я подплыл поближе. Взялся за них. Если это мостки Елены Сергеевны, где-то тут, справа, на самом краю у доски, должен быть выбит сучок. Я пошарил рукой и тотчас нащупал пустую глазницу. Одежда на голове теперь мешала. Я сплавал к своим мосткам, снял с головы и положил на них одежду. Затем вернулся назад и, осторожно выйдя из воды, на цыпочках подошёл к бане. Открыл дверь в предбанник, пошарил справа от двери. Халата не было. Не оказалось на месте и шлёпанцев. Только влажное полотенце висело на гвозде.

Сердце бешено стучало.

Я вышел из бани и на цыпочках подбежал к боковой, ведущей в сарай, двери. Осторожно толкнул. Дверь чуть подалась, но оказалась на засове.

«Заперлись, значит? Всё, значит, предусмотрели?»

Но не только сердце, но и зубы стучали. Не думаю, что от холода, хотя кожа на мне стала гусиной.

«Что делать? Разумеется, ждать! Но где?» О времени речь не шла. Я готов был сидеть до победного. Неплохо бы, конечно, одеться. Но как? К забору, что с этой, что с нашей стороны, не подобраться. Всё густо заросло малиной вперемежку с крапивой. И тут меня осенило! Надо укрыться в теплице! И тепло, и среди огуречных кустов совершенно незаметно.

В теплице действительно было тепло, но сквозь плёнку ничего не видно, разве что дверь была со стороны бани. Можно приоткрыть. Я перевернул пластмассовую ванну и присел на неё.

Мысли мешались… Так, стоп! Вот я увидел — и что дальше? Сказать бабушке? Допустим, сказал… Я попытался представить её лицо. Ничего из этого не получилось… А маме? Маме говорить?.. И только жуть в ответ лизнула моё сердце… Но что же делать?

Я так увлёкся своими переживаниями, что не заметил, как кто-то прошёл мимо. И если бы не банная, неосторожно прикрытая дверь, наверное, упустил бы отца.

Приоткрыв дверь теплицы ровно на столько, чтобы можно было незаметно наблюдать, я увидел уже удаляющуюся от бани к озеру фигуру отца. Не задерживаясь у берега, он сразу зашёл в воду и поплыл.

Я подождал минут пять, а затем, выйдя из теплицы, пошёл проверить сарайную дверь. На этот раз она оказалась открытой. «Если не закрылась, значит, спит», — мелькнуло в уме. Я осторожно открыл дверь и вошёл в сарай. Я знал, что ничего, кроме дров и всякой рухляди, тут не было. Прямо за открытой дверью, в двух шагах, влево вела трёхступенчатая лесенка через дощатую лёгкую дверь в глухой, с маленьким оконцем вверху, коридор. Прямо по коридору была входная дверь, направо — дверь в дом.

Как вор, я проник в коридор, нащупал ручку двери, потянул на себя. Дверь открылась, но скрипнула. Не знаю, как не разорвалось у меня сердце. Едва переводя дыхание, я держал открытой дверь, прислушиваясь к тишине дома. Попробовал приоткрыть еще. Но дверь опять скрипнула. И тут я услышал до боли знакомый голос: «Лёш, ты?»

Я попытался потихоньку прикрыть дверь, но она опять скрипнула. На цыпочках пробежав через коридор, я спустился по ступенькам, прикрыл за собой сначала одну, потом вторую дверь и уже хотел стрелой пролететь через сад к озеру, но притормозил и спрятался за угол сарая. И не напрасно. Буквально через минуту или две до моего слуха донёсся стук сначала одной, потом второй двери. А когда приотворилась сарайная дверь, я опять услышал приглушенный голос Елены Сергеевны: «Лёша!» Затем выжидательная тишина, стук закрываемой двери, движение тяжёлой задвижки. Сомнений уже не могло быть.

«Лёша! А он тебя как? Лена? Леночка?»

И я поморщился от досады.

И что теперь делать? Перебраться поскорее на свою территорию — понятно.

Ну вот перебрался, сижу в своей бане. Дальше — что? Спокойно лечь в постель и заспать? Хорошо, пусть лечь в постель не получится (окна заперты), но… разве возможно «всё это» заспать? Как можно было ЭТО заспать? Да мне и спать совсем не хочется! Но и сидеть всю оставшуюся ночь в бане один на один со всем этим не было сил. И что делать?

«А если…» — вдруг прострелило меня.

И я стал поспешно одеваться.

Проходя под бабушкиным окном, я из чистого любопытства опять заглянул в него. Точечка-огонёк лампадки по-прежнему сеял во мрак свой спасительный свет, и таким же скорбным был лик Богородицы, но что более всего поразило меня, так это по-прежнему стоявшая на коленях бабушка. Неужели она каждую ночь так? Который, интересно, час? Почему так долго спит ночь? Должна же она когда-нибудь проснуться?

Я вышел за калитку. На одном дыхании пролетел через лесок, у знакомой до мелочей калитки отдышался. Просунул через отверстие руку, отодвинул засов. Сколько раз в начале нашего знакомства я тайком проникал через эту калитку в сад, чтобы постоять под завешенным марлей открытым окном веранды. А вот и знакомый куст сирени. Всё было как прежде, только я был не тот, ничего меня уже не умиляло.

Подойдя к окну, я тихонько постучал в раму, приглушенным голосом позвал:

— Маша! Ма-аш!

Она отозвалась тут же, словно и не спала. Подошла к окну, с участием в голосе спросила:

— Что случилось?

— Ты можешь выйти?

— Зачем?

— Надо. Приходи в баню.

— В баню?

— Да не бойся.

— Вот ещё!.. Сейчас приду.

В предбаннике я без труда отыскал керосиновую лампу «летучая мышь» и спичечный коробок, засветил и отрегулировал, чтобы не коптил, фитиль. Лампу поставил посередине лавки, смахнул с неё ладонью невидимую пыль, присел. Тьма неохотно осела по углам, в маленьком оконце появилось отражение сруба.

Mania пришла в домашнем халатике, в шлёпанцах на босу ногу. Села с другой стороны лампы, сказала:

— За книгу спасибо. Это чудо! Почти до твоего прихода читала. Минут пять, как легла. Не спала, думала.

— О чём?

— Да было о чём… Потом об этом. Что стряслось?

И я стал рассказывать всё по порядку, начиная со слов Глеба, последующей затем драки. Mania слушала не перебивая. Несколько раз во время рассказа я взглядывал на неё, ища сочувствия. Когда закончил, Mania произнесла в задумчивости:

— Значит, правда.

— Что?

Она достала из карман халата сложенный вдвое конверт, развернула, вынула клочок тетрадного листа и протянула мне.

— Что это?

— В почтовом ящике на моё имя сегодня… вернее, вчера утром обнаружила.