Вячеслав Килеса - Истории, рассказанные вчера

И ты, и дети твои, и внуки, и правнуки пусть будут чужими во всех домах и делах, и не будет им покоя на старости лет, и не блаженной окажется их кончина, — и так до седьмого колена! От имени Господа нашего, Иисуса Христа, и Святой Церкви я, отец Серафим, епископ Киевский, говорю это. Аминь!

Серафим еще раз перекрестился и пошел прочь. У порога он остановился, словно не зная, говорить или нет, потом, обращаясь в сторону графского кресла, произнес:

— Ночью метели не будет!

И вышел, закрыв за собой дверь.

Утром казацкие следопыты прошли по отпечаткам копыт, найденных за сараем; через день казацкий полк Самойленко осадил и взял приступом имение графа Мудрака. Усадьба была сожжена, имущество разграблено, граф повешен на воротах дома. Потом тело сожгли, а пепел развеяли по сторонам горизонта.

10.09.1998 года.

Столько времени не брала в руки тетрадь, а тут снова писать захотелось!

Новая работа, новые впечатления! Звучит как: медсестра четвертого отделения психиатрической больницы! Сутки на дежурстве, четверо суток дома, два месяца отпуска, зарплата выше, чем в обычном стационаре.

В нашем отделении лежат старики и старухи, которым память отшибло.

Болезнь Альцгеймера называется. Наполеоном себя никто не мнит, но в растерянности бродят.

В смене трое: я, санитар Вася и санитарка Юля. Днем еще врачи и обслуживающий персонал работают, а на ночь остается дежурный врач — один на шесть отделений.

С Юлькой подружилась, а Вася не понравился: ленивый, прожорливый, спит на ходу. Юлька, как только заведующий отделением Петр Николаевич представил меня («Это ваша медсестра Оксана, распределена к нам после окончания Ялтинского медучилища»), повела меня знакомить с больницей. Шесть лечебных корпусов, баня, кухня, кочегарка — и небольшое село по соседству. Все серенькое, старенькое, грязненькое.

— Здесь на больных наплевать, каждый о себе думает, — объясняла Юлька. — Тебе лекарства выдавать будут — можешь их продавать, только осторожно. До тебя медсестрой Светка работала, она лекарства подчистую налево сплавляла, пока ее больная не умерла. Врачиха — есть одна вредная — настучала главному врачу, что из-за отсутствия уколов смерть наступила, — Светку и уволили.

Походили, осмотрели, вернулись к нашему отделению, — стоит перед приемным покоем дряхлый «Запорожец».

— Привезли кого-то, — говорит Юлька. — Пойдем глянем.

Заходим: толстый мужик в сером костюме врачу что-то рассказывает, а рядом — старушка в дорогой одежде, белых сапожках и коричневом пальто с лисьим воротником. Возле двери — два чемодана.

— Не волнуйтесь, Вячеслав Владимирович, — врач говорит, — подлечим! Садитесь, Дарья Владимировна!

Старуха взглянула на врача, обернулась к мужику и просит:

— Славик, не оставляй меня здесь!

— Это ненадолго, — мужик врет. — Пусть Маша успокоится, а то собралась к матери перебираться.

— Я в Симферополе работаю, — мужик врачу объясняет. — Приезжаю только на выходные. На сиделку нет средств, а мать одна находиться не может. Если дверь на ключ закрываем, на балкон бежит, прохожих на помощь зовет, а когда квартиру открытой оставляем, бросает ее и в город уходит, пока не разыщем.

— Понимаю! — врач равнодушно кивает. — Болезнь Альцгеймера. Пройдите к сестре-хозяйке, сдайте по акту, что привезли.

— Вот Петровна обрадуется! — Юлька в бок толкает. — Старуху как новогоднюю елку нарядили, Петровна за ее одежду хорошие деньги на толкучке выручит — одно пальто долларов на шестьдесят потянет!

— Так по акту… — не поняла я.

— У Петровны все отработано, — смеется Юлька. — Она по описи примет шмотки в чемоданах, потом, после отъезда мужика, переоденет старуху в больничную пижаму, а ее одежду припрячет. А через месяц: «Ничего не знаю, ничего не помню!»

— Как-то не хорошо это! — расстроилась я.

— А-а, брось! — хлопнула Юлька меня по плечу. — Каждый имеет с того, что имеет! Поспешим: пора уколы делать.

12.10.1998 года.

К работе привыкла, только добираться тяжело: когда автобус отсутствует, приходится шесть километров от города пешком идти. К ночным дежурствам приспособилась: спим с Юлькой по очереди (Васю не добудишься, но он, оказывается, родственник главного врача, поэтому его не трогают). Впрочем, больные нас ночью стараются не беспокоить, Юлька их в строгости держит.

Видела того мужика. Спрашивает: «А где мамина одежда? Почему она в старом халате и тапочках ходит?»

Петровна: «На дезинфекцию отправили, вдруг вши у нее!».

— Как: и пальто, и сапоги?! — мужик изумляется.

— Конечно! Или думаете: мы себе ее вещи забрали?

— Что вы! — мужик засмущался.

Я потом видела, как он свою мать привезенной из дома едой кормил. Она оголодала, глотает, не разжевывая (тех порций, что больным от поваров остается, и кошке не хватит), а то, что не доела, в карманы прячет.

Мужик уходить собрался, а старуха в него вцепилась, просит:

— Забери меня, Славик! Здесь плохо, дышать тяжело. Я послушная, и ем мало.

Я отработаю: дрова колоть буду, воду носить!

— У нас удобства в доме, — мужик вздыхает. — Побудь еще: некуда тебя забирать!

А глаза прячет и лицо бледное.

— Вот так-то! — думаю. — Когда женился, надо было не на физиономию, а на душу смотреть. Мать не зря говорит: выбирай спутника жизни не для праздника, а для беды: какой он там будет!

29.10.98 года.

К нам в отделение странный больной поступил, Ивлев фамилия: по возрасту больше пятидесяти, но выглядит моложе, и тело стройное, подтянутое. Только молчит почему-то: врачи решили, что немой, а мне кажется, разговаривать не хочет.

Я еще потому его запомнила, что неожиданно в нашем отделении оказался: никто не помнит, чтобы его привозили, принимали, но документы в порядке и даже лечение назначено. Лишь Петровна горюет: старик так бедно одет, что и копейки на нем не заработаешь.

Недавно Петровна того мужика, Вячеслава Владимировича, дурила. Он приехал в субботу, кричит: «Где сестра-хозяйка?! На улице холодина, а мать в тапочках и халате в баню ходит!» Петровна спряталась, а ее подружка в приемной объясняет, что сестра-хозяйка в город по делам отправилась. Мужик побегал, начальство поискал, — но кого найдешь в выходной день, да и толку, если б нашел.

Я в следующую смену привезла старухе свои старые сапоги и куртку, они ей впору пришлись. Понимаю, что дистанцию соблюдать надо и чувствами больных не проникаться, иначе загнешься, но смотреть, как старуха по грязи под дождем раздетая бредет, тоже не могу.

Слышала разговор старухи с сыном. Она просится домой, спрашивает, почему внуки не приезжают, а сын в пол уставился и молчит.