Вячеслав Килеса - Истории, рассказанные вчера

— Неужели умру здесь?! — Старуха смотрит вокруг, словно в первый раз видит.

— Что это — затянувшийся сон? Речка, лес — существуют? А милосердие где: в плену у дракона? Или перебирает пшено вместо Золушки?

Сын покраснел, что-то бормочет. Я потом видела, как он в «Запорожце» плакал.

Что ж, Бог правильно сказал: делай, что хочешь — но плати! Хотя бы слезами.

15.11.98 г.

С Юлькой поругалась. Пошли покурить в вестибюль, стоим, болтаем, а рядом старуха, Дарья Владимировна, к окну прильнула.

— Сына высматривает, — Юлька смеется, — Третью неделю не появляется.

Всегда так: первое время ездят, потом реже, а после и дорогу сюда забывают.

Видела кладбище за шестым отделением: это тех, от кого родственники отказались, больница похоронила!

— А хоронят по-настоящему? — поинтересовалась я. — С попом, музыкой?

— Шутишь, да?! — ухмыльнулась Юлька. — Больные яму выкопают, в целлофановый мешок тело завернут, землей забросают, крест из двух палок собьют и табличку с именем прицепят — вот и все похороны.

— Подожди! — Я понимала, что выгляжу дурой, но тема меня задела. — У больницы есть деньги: от родственников на лекарство получают, и пенсии тех, кто сюда попал, больница на себя переводит. Почему такое отношение к людям?!

— Я тебя умней считала — Юлька удивленно меня рассматривает. — Какие здесь люди, они хуже животных! Те хоть чуть-чуть понимают, а этим что в лоб, что по лбу — одинаково.

— Просто они беспомощные — лепечу.

— То есть не повезло им? Ну и фиг с ними! — Юлька яростно докурила сигарету, швырнула в урну, промахнулась и крикнула оглянувшейся старухе:

— Ты! Подними!

Старуха посмотрела на окурок, на Юльку и отвернулась. И тогда Юлька, быстро шагнув, ударила старуху ногой. Та ойкнула и упала.

— Перестань! — схватив Юльку за плечи, оттолкнула в сторону. — Совсем озверела!

— Ты ссоришься со мной из-за этой твари?! — Юльке собралась меня ударить, но догадалась, что получит сдачу. — Да она никто и ничто; даже ее родные порадуются, когда околеет: не нужно сюда ездить, деньги и продукты, от семейного стола оторванные, передавать, мыслями на нее отвлекаться.

— Не меряй всех по себе! — разозлилась я. — Мой прадед в Освенциме погиб: он для нацистов тоже животным был.

— Ненормальная, как и эта старуха! Таких, как ты, отсюда быстро вытуривают, — угрожающе произнесла Юлька и, повернувшись, вышла.

— Плевать! — крикнула я. Нагнувшись, помогла старухе подняться на ноги.

— Ничего не болит? — спросила.

— Нет!

Оттолкнула меня и со стоном, подволакивая ногу, поплелась прочь, — Юлькин удар что-то в ней повредил.

— Для больных все, кто в белом халате, враги, — грустно подумала. — Обворовывают, держат взаперти, бьют.

Ивлев удивил. Поздно вечером поднялась на второй этаж (наш корпус двухэтажный), цветы поливаю, скандал с Юлькой переживаю, и натыкаюсь на Ивлева. Уставился на меня и шепчет:

— От старухи держись подальше!

— Конечно! — согласилась я, — что еще сумасшедшему скажешь?!

И не спросила, почему говорить начал.

26.11.1998 год.

С Юлькой общаемся только по работе. Старуха заболела, лежит в постели.

Отдых, конечно, относительный — в комнатах по двенадцать человек, кровати почти вплотную стоят. Врач пытался выяснить, почему ребро сломано, но старуха молчит: то ли забыла, то ли жаловаться не хочет.

От ее сына денежный перевод и письмо получили: сломал ногу, находится в больнице.

Вчера ночью шок испытала. После полуночи решила по палатам пройтись.

Обычно на дежурстве книжку читаю, а тут толкнуло что-то. Заглянула в одну палату, вторую: все спят, ночники желтым огнем светятся, дождь по зарешеченным окнам постукивает, на ночлег просится. Захожу в комнату, где старуха лежит, и окаменеваю: стоит над старухой Ивлев с подушкой в руках и старается ее к старухиному лицу прижать, а та на него смотрит и словно отодвигает подушку глазами. И молчат оба.

— О. господи! — вскрикиваю. — Ивлев, ты что делаешь!

Ивлев оглянулся, бросил подушку на пол и в дальний угол направился. Я подбежала к старухе:

— Он вам ничего не повредил, Дарья Владимировна?

Старуха глазами меня поблагодарила, — я это так отчетливо почувствовала, словно она вслух сказала, — и отвернулась.

— Сейчас врача и санитаров вызову: Ивлева связать, — говорю ей. Смотрю в угол, где Ивлев должен быть, и вновь окаменеваю: в комнате никого нет.

— Ивлевская палата на верхнем этаже — соображаю. — Он и попасть сюда мог, только мой стол миновав. Неужели галлюцинация?! Но подушка…

Подняла ее — она с соседней, пустой кровати оказалась, — положила на место, и в палату Ивлева отправилась. Тихо, спокойно; все спят, а Ивлев даже храпит.

Конечно, никому и слова не сказала: а что говорить?!

14.12.98 г.

У меня неприятности: деньги на работе пропали! Женщина на лекарство родственнице привезла, врача не было, мне оставила. Я во внутренний карман куртки положила, а когда уколы делала, куртку сняла. Кинулась потом: денег нет.

Думаю, Юлька взяла: только она видела, как я деньги прятала, но разве докажешь?! Аванс получила и почти весь отдала. Мать расстроилась: мы и так, несмотря на подработки — мама, кроме учительства, на дому шьет, а я, когда не дежурю, полы в баре мою, — еле концы с концами сводим.

На улице первый снег. Вышла из отделения свежим воздухом подышать — и тут больных на прогулку вывели. Бредут, смотрят по сторонам, словно вспоминают что-то и никак вспомнить не могут. Бедные люди!

Ивлев от меня подальше держится. Я, когда укол делала, шепнула ему:

«Старуху тронешь — отравлю!». Надеюсь, поверил.

Дарья Владимировна ходить начала. При встречах мне улыбается: единственной из персонала.

Она, конечно, сумасшедшая. Прошлой ночью я прошлась по палатам, смотрю: ее кровать пустая. Перепугалась, бросилась на поиски и натыкаюсь на нее в столовой: стоит ко мне спиной и с пустотой разговаривает.

— Мама, зачем вы так?! — говорит отчетливо, словно кого-то видит. — Вы забыли, что есть Светлана. Да, темный путь. Нет, не знаю ничего. А Лида там, с вами? Я последнее письмо пять лет назад получила, потом письма возвращались.

Рухнула страна, что там судьба нескольких человек! Не помню. Провалы памяти, я не всегда понимаю, где живу, что говорю. Слава Богу, немного осталось! Я кому-то мешаю, если б не ваша помощь… Сын, внуки? Потерявшая память хуже, чем мертвая — нет ни друзей, ни близких. Мама, где ты? Мама?

Замолчала и вздохнула: тяжко-тяжко. Мне отчего то неловко сделалось, за занавеску отступила и ничего не сказала, когда она мимо меня в палату плелась.

1.01.1999 года.

Первый день Нового года! Встречала его на дежурстве, устала, но спать не хочется: много впечатлений, нужно записать.