Энтони Поуэлл - Поле костей. Искусство ратных дел

— Когда этот ваш отпуск начинается?

— Завтра.

— Я полагал, послезавтра.

— Завтра.

— Если увидите свою родню, Дживонзов, то имейте в виду, что их невестка не возымела успеха в роли квартирантки у моей матери. Мать решила лучше держать эвакуированных у себя в коттедже.

— Ну и как?

— Продержала короткое время, а затем они вернулись в Лондон. И ни малейшей благодарности не выказали.

Он говорил о своей матери скупее, чем бывало; даже возникало временами впечатление, что ее проблемы начинают его раздражать, что миссис Уидмерпул виснет уже камнем на сыновней шее. Уидмерпул несколько дней не в духе из-за нежданных осложнений с делом Диплока. Тот мобилизовал все свои крючкотворские уменья, чтобы дочерна замутить воду, подобно спасающей свою жизнь каракатице, и собирать улики стало трудно. А полковник Хогборн-Джонсон не скрывает того, что расценивает намерение Уидмерпула упечь под суд его делопроизводителя как подкоп под свою собственную персону — ни больше ни меньше. Уидмерпул и впрямь не смог бы выбрать более язвящего способа мести полковнику — если только обвинения против Диплока подтвердятся. Если же окажется, что Диплок всего-навсего небрежно вел учет, то Уидмерпула ждут неприятности.

В это время вошел Грининг, генеральский адъютант. Вручил мне узкую бумажку, проговорив:

— Их генеродие сказали, что вы знаете, в чем дело.

Грининг легко краснеет, но вообще-то ничуть не застенчив. В речи своей он склонен прибегать к причудливому, устарелому школьному жаргону, словно из давней детской книжки позаимствованному. Возможно, эта черта Грининга импонирует генералу, который не прочь расцветить свое окружение. Генерал — сам любитель староанглийских оборотов, — вероятно, даже поощряет языковые причуды Грининга. На бумажке напечатаны слова «Майор Л. Финн, КВ.» и дальше название территориального полка и номер телефона. Я понял, что недооценил способности генерала Лиддамента удерживать в памяти детали обещанного.

— Память у него будь спок, — сказал Грининг и спросил с простодушным любопытством: — А зачем это он?

Об адъютантах в армии принято отзываться нехвалебно. Но в офицерской среде они не хуже других и лучше многих; а должность адъютанта — самая подходящая тренировка для всякого, кто хочет высоко подняться. Впрочем, Грининг не из тех, кто очень высоко взлетит.

— Просто позвонить велел в Лондоне.

Уидмерпул, старательно вписывавший что-то в раскрытую папку, поднял глаза на меня.

— Что там за бумажка?

— Поручение от генерала.

— Какое?

— Позвонить одному офицеру.

— Кому?

— Майору Финну.

— О чем позвонить?

— Передать привет от генерала.

— И дальше?

— Услышать, что Финн скажет.

— Странное поручение.

— Так велел генерал.

— Дайте взглянуть.

Я передал записку.

— Финн? — произнес он. — А номер телефона правительственный.

— Да, я заметил.

— КВ — кавалер Креста Виктории.

— Да.

— Фамилия вроде знакомая — Финн. Определенно знакомая. Когда генерал дал вам это поручение?

— Во время окружных маневров.

— А точнее?

— В последний день учений, после ужина.

— Что он еще сказал?

— Поговорил о Троллопе и о Бальзаке.

— О писателях?

«Нет, о генералах», — хотелось мне ответить, но рассудительность возобладала.

— Вы, я вижу, на короткой ноге с командиром дивизии, — кисло сказал Уидмерпул. — Ну так позвольте заверить, что по возвращении из отпуска вас ждет кипа работы. У вас, Грининг, ко мне что-то?

— Генерал велел напамятовать вам, сэр, лепыми словами о маршрутах следования.

— Что за тарабарщина?

— Не знаю, сэр, — сказал Грининг. — Я передаю точные слова генерала.

Уидмерпул не ответил. Грининг ушел. Здесь в штабе это один из самых приятных офицеров. Я с ним редко вижусь, разве что на учениях. В конце войны я узнаю окольным путем, что, вернувшись в свой полк и став потом ротным командиром, он — тяжело раненный под Анцио — будто бы умер в госпитале.

Зловещие громыханья и раскаты — немецкий «блиц» над Англией, захват Греции — вот какие шумы слышались теперь за сценой; и хотелось, чтобы пришла для нас к концу канитель репетиций и началось объявленное представление, каким бы грозным оно ни было. Однако дата премьеры не от нас зависела; а пока не приходилось сомневаться, что требуется еще репетировать и репетировать. Веселого в этих мыслях было мало. Но, когда поезд достиг лондонских предместий, я ощутил прилив радости. А ночью перед тем, при морском переезде, нас трепала весенняя волна; потом — в переполненном, как обычно, вагоне — улиткой двигались мы сквозь тьму на юг, время от времени оказываясь в зоне воздушной тревоги: вползая — останавливаясь — уползая прочь.

В окна вагона видны опустелые дороги и разрушенные бомбами дома окраин, точно перед нами город-призрак. Тем не менее я полон надежд. Надо обдумать, как успеть повидаться со всеми. Вчера пришло письмо от Чипса Лавелла, и это ставит под вопрос намеченную мою встречу с Морландом. Лавелл, муж Присиллы, узнал, что я еду в отпуск, и хочет потолковать о семейных делах. Желание вообще-то резонное; но в данный момент, если учесть слухи о «загулявшей» Присилле, оно чревато огорчениями. Лавелл служит в морской пехоте. Зачислен туда офицером в начале войны (тогда корпус морской пехоты сильно расширился) и вскоре послан на восточное побережье Англии. Видимо, его уже перевели оттуда, так как в письме Лавелл дает лондонский служебный телефон (через коммутатор, с добавочным номером), хотя не упоминает, что за служба у него теперь.

Первым долгом я позвонил по номеру, обозначенному в генеральской записке. Зазвучавший в трубке голос майора Финна оказался негромким и низким, убедительно-учтивым, но твердым. Я начал объяснять, кто я. Финн тут же остановил меня, будучи уже осведомлен, очевидно, — еще одно свидетельство того, что генерал Лиддамент умеет претворять мысль в дело. Финн велел мне днем приехать к нему в Вестминстер. Таким образом, у меня сейчас окошко свободного времени. Это хорошо — ведь надо сотню разных дел переделать в Лондоне до отъезда за город, к жене. Я сразу же позвонил Лавеллу.

— Смотри ты, я и не ждал, Ник, что ты так быстро со мной свяжешься, — сказал он, едва услышав первые мои слова. — А у меня небольшое преткновение — впервые за несколько месяцев приглашен на обед в одно место, но тем еще важнее повидаться с тобой. Днем я завален работой — минут на двадцать только отлучусь поесть, — но ближе к вечеру мы сможем распить бутылочку. Давай встретимся там, где ты обедаешь сегодня, поскольку раньше семи я никак не смогу.

— Я обедаю в «Кафе ройял», с Хью Морландом.

— Постараюсь подойти сразу же.