Энтони Поуэлл - Поле костей. Искусство ратных дел

— Ухожу как раз. А ты как догадался, что я еще в штабе?

— Я позвонил сперва к тебе домой — якобы как адъютант генерала Фонсфут-Фритуэлла.

— Какого такого Фонсфут-Фритуэлла?

— Да просто подумалось, что подходящая будет фамилия для чина, которому положен адъютант. Так что ты не удивляйся, если капитан Бигз тебе сообщит, что звонили от этого генерала и ничего не передали. По-моему, именно Бигз взял трубку — и я произвел на него впечатление, он даже оробел. Сказал, что ты, вероятно, еще на работе или уже кончил и домой идешь. А мытарят вашего брата офицера, как я посмотрю.

— Но что случилось, Чарлз?

Пьян, должно быть, Стрингам; и как теперь с ним быть? Вот такие истории и предвидел Уидмерпул. Конфузно может получиться. В эту минуту — нечасто, но случались у меня такие минуты — я был в душе согласен с Уидмерпулом. Правда, голос у Стрингама совершенно трезвый, но трезвая эта видимость у него и тогда, когда он крепко выпьет. И особенно перед самым погруженьем на дно. Меня охватила тревога.

— Да, извини, отвлекся, — сказал он. — Ужасающе болтливым становлюсь на старости лет. Влияние казарменной жизни. Ты уж прости, что звоню в такой неположенный час, противно воинским порядкам и дисциплине. Дело в том, что на руки мои свалилась проблема.

— Что такое?

— Ты моего шефа знаешь, лейтенанта Битела?

— Конечно.

— Тогда тебе небезызвестно, что — как, бывало, я грешный — он временами поклоняется Вакху, по памятному выражению Ле-Ба, нашего школьного наставника.

— Бител напился?

— Вот именно. Навакханалился изрядно.

— До бесчувствия?

— Так точно.

— И где же он?

— Я шел сейчас к себе в казарму и наткнулся на его недвижное тело. Когда меня переметнуло из столовой к доблестному Бителу, он принял меня очень душевно. И до сих пор относится душевно. Так что я к нему исполнен благодарности. И я решил — во избежание дальнейших физических и моральных бед, грозящих Бителу, — обратиться к тебе, не подскажешь ли, как получше и побыстрей водворить его в постель. А то ведь полиция, гражданская или военная, вмешается и сочтет долгом взять Битела под арест. Я не знаю точно, где он квартирует. Кажется, в корпусе «Джи»? Но так или иначе, самому мне не дотащить его на закорочках, как поется в песне времен царствованья Эдуарда. Не присоветуешь ли, что делать?

Происшествие явно развеселило Стрингама. По голосу слышно. А делать остается лишь одно.

— Сейчас подойду. А сам ты? Тебе разрешено так поздно находиться вне казармы?

— Разрешено.

— Где ты сейчас?

Стрингам сообщил координаты. Это недалеко от места нашей с ним предыдущей встречи. Минутах в десяти ходьбы от штаба, а от Бителова жилья, от корпуса «Джи», несколько подальше.

— Я постою пока на страже над мистером Б., — сказал Стрингам. — Я втащил его на крыльцо разбомбленного дома, чтоб не валялся под ногами. Захвати фонарик, если есть. Тут темно, как в яме, и запашок куда похуже, чем от сыра.

Благодаря невероятно удачному стечению обстоятельств Бителу удалось все же избежать военного суда по тому скандальному делу с чеком, которое так тревожило его в ночь налета несколько недель назад. Однако теперь Уидмерпул заявляет категорически, что снимет Битела, как только согласует этот вопрос с инстанцией, в чьем ведении прачечная. Пусть приговор этот, по-видимому, окончателен, но надо же поднять и доставить Битела домой, нельзя бросать его на улице, на милость полицейских. Возможно даже, что напился Бител именно с горя, будучи оповещен о своем неминуемом снятии: до сих пор он ведь держал себя в границах. Ему, конечно, горько расставаться с прачечной: говорят, он даже неплохо ею управлял. Весть эта горька ему тем более, что снятие с должности почти определенно будет первым шагом к увольнению из армии. А Бител гордится армейской службой, и она дает ему кусок хлеба… Да и помимо всех этих соображений, надо поддержать Стрингама. Такие-то дела. Я окинул взглядом столы, не осталось ли где бумаг, которые надо убрать в сейф, затем вышел из штаба.

На дворе не было видно ни зги. Но с фонариком я без особых затруднений добрался до места. Стрингам стоял, сунув руки в карманы и прислонясь к стене дома, полусгоревшего недели две тому назад от зажигательной бомбы. Он курил сигарету.

— Здравствуй, Ник.

— Где Бител?

— На крыльце. Я его там посадил, убрал с дороги. Он минуту назад как будто стал опоминаться. А затем опять канул в забвенье. Пойдем посмотрим.

Поднявшись на крыльцо, я посветил фонариком — Бител сидит, привалясь к дверям и спустив ноги на ступеньки, а голову свесил на плечо. Сонно поборматывает что-то. Мы оглядели его критически.

— Где он живет? — спросил Стрингам.

— В корпусе «Джи». Отсюда не так далеко.

— Понесем его за руки, за ноги?

— Не весьма заманчивая перспектива в темноте. Может, разбудим, заставим идти? Время военное — каждый должен прилагать максимум усилий. Зачем делать для Битела исключение?

— Как ты всегда суров к человеческим слабостям, Ник.

Мы принялись трясти Битела; он вроде бы стал приходить в сознание — по крайней мере закряхтел, забормотал:

— Не тряси меня, друг… не тряси так… зачем ты это?.. Меня от этого мутит… блевать буду… ей-богу…

— Бити, возьмите себя в руки. Вставайте, домой надо.

— Не пойму, чего ты говоришь…

— Подняться можете? Мы вас под руки поведем.

— Не помню, как тебя зовут, дружище… В последней пивной тебя не было… вообще офицеров не было… и тем лучше… люблю потолковать с парнями молодыми и чтоб разные майоры не совали нос… держать единенье с бойцами… самый верный курс… вне службы тоже проявлять о них заботу… а тут стемнело… поздно… не найти домой дороги…

— Да, уже поздно, Бити. Вот и надо в постель. Это я, Ник Дженкинс. Мы домой поведем.

— Ник Дженкинс… однополчанин мой… А помнишь… Мистер младший — вернопон-н-ный тост… И ты…

— Да-да.

— З-за короля! — выкрикнул Бител, опершись на локоть и подымая воображаемый бокал.

— За короля, Бити.

— Люблю наш батальон… Выпьем за старый полк… Все как один… Не властно… что-то там такое… и не властны годы…

— Давайте, Бити, поднимайтесь.

— …на закате дня… дня… их память пронесем сквозь все невзгоды…

Он неожиданно запел тоненьким голоском, довольно похожим на голос Макса Пилгрима:

— Ну же, Бити.

— Помнишь вечер рождественский… как по всему дому куролесили… когда жили в здании бывшем банка… гуськом за полковником Дэвисом… под столы… через стулья… теперь так не смогу, хоть заплати пять фунтов… не надо, ей-богу, сейчас меня стошнит…

Мощным рывком мы подняли его на ноги. Этот переход из сидячего положения в стоячее оказался слишком резок для Битела; он недаром за себя опасался. Ноги Битела подкосились, его обильно вырвало. Затем мы подняли его с четверенек, несколько протрезвевшего.