Гийом Мюссо - Девушка из Бруклина

Она бы расплакалась, но слез не было. Вообще не было ничего, кроме слабости и усталости. В голове крутилось одно и то же. Она проваливалась в пустоту, в липкий туман. Ее ослепляла, душила серая пелена. Грязная, мокрая одежда липла к телу.

Но она не сдавалась, старалась не потерять сознания, повторяя, что по жестокости и ужасу ничего не может сравниться с двумя годами, проведенными в логове Киффера. Похититель украл у нее все – невинность, отрочество, семью, друзей, страну, жизнь. Киффер уничтожил, изничтожил Клэр Карлайл. Чтобы жить дальше, ей понадобилось не просто другое имя – другая кожа. Клэр умерла давным-давно. Во всяком случае, Анна была в этом уверена. А теперь выяснилось, что Клэр не захотела умереть. Что с этим призраком ей придется жить до скончания дней.

Послышался зловещий звук – лязг металлической двери. В просвете, на фоне мертвенного рассвета, чернел силуэт Анжели. Он подошел к ней, держа в руке нож. Все произошло так быстро, что Анна не успела вскрикнуть. Одним движением Анжели разрезал веревки, потом снял с нее наручники. Еще не понимая, что происходит, Анна ринулась к двери и выскочила из башни.

Она оказалась на пустыре, заросшем бурьяном, крапивой, колючками. Вблизи виднелся остов заводского корпуса, остатки складов, железяки, развалины, побежденные вездесущим бурьяном. Вдали на зыбкой синеве неба чернели подъемные краны. Пейзаж Апокалипсиса.

Анна бежала по «ничьей земле», спотыкаясь, задыхаясь. Она не замечала, что Анжели ее не преследует, – бежала без оглядки. Бежала так, как в октябре 2007 года холодной ночью по лесу в Эльзасе. Без сил, едва не падая, но бежала, спрашивая себя, почему жизнь опять и опять вынуждает ее бежать, пытаясь спастись от ненормальных людей, от злобной преследующей ее участи.

Пустырь был островком среди множества пересекающихся железнодорожных путей, чуть подальше виднелась еще и шоссейная дорога с указателем Берси-Шарантон. Анна добралась до стройки с кранами. Рабочие уже пришли и, греясь, сгрудились вокруг жаровни. По-французски они не говорили, но поняли, что женщине нужна помощь. Постарались успокоить ее, утешить. Предложили кофе, протянули мобильный телефон.

Задыхаясь, Анна набрала номер Рафаэля. Гудки, гудки… он все не подходил. И наконец снял трубку. Она сразу же услышала:

– Я знаю, что тебя освободили, Клэр. Никто больше не будет тебя преследовать. Все будет теперь хорошо. Все плохое кончилось.

Разговор продолжался, странный, рваный, неправдоподобный. Она не могла понять, что Рафаэль делает в Нью-Йорке и почему называет ее Клэр. Потом до нее дошло: он знает . Знает все: кто она, откуда, что прошла до того, как они встретились. Она поняла, что он знает даже гораздо больше, чем она, и у нее закружилась голова, а внутри словно бы стал развязываться мучительный узел, отпуская ее на свободу…

– Все будет теперь хорошо, – снова уверил ее Рафаэль.

И ей так хотелось ему поверить.

Днем позже

Понедельник, 5 сентября 2016 года

Я и забыла уже, как люблю шум Манхэттена. Разноголосый успокаивающий гул, доносящийся издалека рокот дорожного движения, который напоминает мне детство…

Я проснулась первой. Да и ночью почти не спала. Слишком была возбуждена, сама себе не верила и просто не могла заснуть. Последние сутки меня швыряло от черной безнадежности к эйфории и обратно. Эмоции зашкаливали. Я сходила с ума от счастья и боли одновременно.

Бережно, постаравшись не разбудить Рафаэля, я прижалась головой к его плечу. Закрыла глаза и стала смотреть фильм о том, как мы с ним вчера встретились. Мой приезд в Нью-Йорк, аэропорт Кеннеди… у меня так стеснилось сердце, когда я увидела тетушек, двоюродных сестер и братьев, постаревших на десять лет. Малыша Тео, который бросился мне на шею и расцеловал меня.

И Рафаэля. Он доказал, что он – тот мужчина, которого я ждала. Он сумел разыскать меня в джунглях, среди которых я заблудилась. Нашел и вернул к жизни. Он вернул меня в мою жизнь, семью, к моим предкам.

Мне пока еще трудно принять все, что он мне рассказал. Теперь я знаю, кто мой отец. Но знаю еще и то, что из-за меня – из-за того, что я есть на свете, – мой отец убил мою мать. Я пока не знаю, что мне делать с этим знанием. Возможно, двадцать ближайших лет буду укреплять благосостояние какого-нибудь психолога…

Я выбита из колеи, но я открыта и не замыкаюсь. Меня вернули к моим корням, и я уверена: мало-помалу все встанет на свои места.

Я поверила, что никто не будет копаться в моих тайнах. Я вновь стала той, кем была, но не обязана кричать со всех крыш о том, что со мной случилось. Я снова обрела семью, и человек, которого я люблю, знает, кто я такая на самом деле.

После освобождения – во всех смыслах этого слова – я отдала себе отчет, как мешал мне груз лжи, который я несла долгие годы. Он превращал меня в хамелеона, постоянно вынужденного бежать, прятаться, спасаться. Я могла лавировать, огибая препятствия, но была лишена почвы, уверенности, корней.

Я не открываю глаза. И погружаюсь в приятные воспоминания о вчерашнем нашем празднике: барбекю в саду, смех и слезы Анжелы и Глэдис, узнавших, что я скоро стану мамой. Нет, нельзя передать чувство, когда снова видишь свою улицу, старый дом, квартал, без которого так скучала. Вечерний запах кукурузного хлеба, жареной курицы, вафель. Вечер не кончается – музыка, песни, рюмки с ромом, на глазах слезы счастья…

Катушка крутится медленнее, фильм останавливается, наплывают другие картины, более сумрачные. Этот сон мне уже снился в сегодняшней ночной полудреме. Снова тот самый вечер, когда я вернулась в Монруж. Стоило мне только открыть дверь, как я почувствовала опасность: кто-то стоял за моей спиной. И только я хотела обернуться, на голову обрушился удар.

Сумасшедшая боль вспыхнула, все вокруг закачалось, и я упала на пол. Но не сразу потеряла сознание. Прежде чем отключиться, я еще две или три секунды смотрела, и я увидела…

Но что? Забыла. И это мучило меня ночью. Я стараюсь сосредоточиться, но ловлю пустоту. Белый ватный туман отгораживает меня от воспоминаний. Я стараюсь выудить из него картинки, которые от меня прячутся. Я настаиваю. И в молоке начинает что-то брезжить. Неотчетливо, размыто, словно на пленке запечатлелся пейзаж, нарисованный мелом. Постепенно картинка проявляется, становится отчетливее. Я сглатываю слюну. Сердце бьется быстрее. В те несколько секунд, прежде чем потерять сознание, я видела… плашки паркета, сумку, которую только что бросила, открытый стенной шкаф, в нем рылись, там все перевернуто, открытую дверь в спальню. И там, на полу… Там… собака. Плюшевая коричневая собака с большими ушами и черным носом. Собаку зовут Фифи, это собака Тео.