Йоханнес Зиммель - И даже когда я смеюсь, я должен плакать…

Женщины и дети в первую очередь!

Быстрее! Быстрее! Еще быстрее!

Миша, один из тех, кому нужно срочно, лихорадочно подсчитывает в уме: сколько времени потребуется для всех 120 пассажиров? Нужен минимум час! А если машина уже снижается, то этого времени просто нет… Да, слишком мало унитазов для случая угона, думает специалист по сантехнике. Ну и ситуация! Сейчас, по крайней мере, уже пошли мужчины. Герман Вильке, специалист по рекламе, возвращается назад с совершенно зеленым лицом.

— В чем дело? — спрашивает Миша тихо.

— Увидите, — шепчет Вильке.

Миша видит это, когда он, наконец, оказывается в туалете бизнес-класса. Боже Всемогущий, как все загажено! Если это выглядит так уже сейчас, едва нас угнали, то что же будет дальше? Через сутки или двое? Скверно, очень скверно все это будет, если похищение продлится еще двое суток, а это вполне реально. Если…

Профессиональное любопытство сильнее отвращения. Миша наклоняется над унитазом. Отсюда все идет не наружу, а, очевидно, через коллектор в общую емкость. Она должна находиться в нижней части машины. Емкость опорожняют, подъезжая специальной машиной под самолет, подсоединяя широкий шланг и открывая кран. Еще им нужна чистая вода, значит, на этой очистительной машине есть бак с водой. Чистой водой они промывают все трубы и заправляют сливную систему всех восьми унитазов, гм, гм…

— Назад, на место! — орет угонщик и тычет Мише в спину пистолетом, едва тот выходит из туалета. — Вперед, ублюдок!

Миша торопится сесть на свое место. Он безумно устал от суматохи и от ожидания того, что должно случиться.

Поток пассажиров в туалеты не иссякает, крики угонщиков продолжаются, и, действительно, все слушаются. Когда загораются буквы NO SMOKING и FASTEN YOUR BELTS, все уже сидят; слышится голос стюардессы, сначала по-английски, затем по-немецки:

— Дамы и господа, мы просим вас прекратить курение, — словно кто-то курил, мог курить, думает Миша, но она говорит то, что говорит всегда, и даже таким же приветливым, беззаботным и спокойным голосом, может быть, это с магнитофона? — Пристегнуть ремни и установить спинки ваших сидений в вертикальное положение, спасибо!

Теперь круто снижаемся. Двое угонщиков остаются стоять, каждый крепко держится одной рукой за спинку ближайшего сиденья, красавчик ушел вперед, в кабину пилотов. Свет гаснет, становится сумеречно.

У Миши закладывает уши. Дети начинают плакать.

— Молчать! — орет угонщик. Сколько же можно орать, думает Миша.

Хлоп!

Мишу бросает вперед, ремни безопасности необходимы при такой посадке. Еще толчок, и еще, огромный самолет подпрыгивает, замедляет движение и, наконец, останавливается. Вдруг в кабине становится тихо. Вероятно, все думают о том же, о чем и я, размышляет Миша: по крайней мере, мы не разбились! По крайней мере, мы еще живы! Смешно, снова приходит ему в голову, как люди цепляются за жизнь, неважно, что она плохая, все не важно, только жить, они хотят жить, я и тоже.

В салонах авиалайнера потемки.

Где мы? Что теперь будет?

Не происходит ровно ничего. Все так же темно. Похитители орут, что они немедленно застрелят каждого, кто посмеет сдвинуться с места, кто посмеет поднять шторку иллюминатора, кто хоть что-нибудь посмеет. Фантастика, думает Миша. 120 против 3, и никто не осмеливается хотя бы шевельнуться.

Необыкновенно поучительно, думает он. Небольшое число хорошо вооруженных и организованно действующих людей может держать в послушании массы людей, целый народ. Вентиляция отключена, быстро становится тепло, а затем и душно. Вильке сложил руки и беззвучно молится. Наверное, многие молятся, в таких случаях все вспоминают о Боге!

Внезапно свет в кабине снова загорается. Сколько времени прошло с момента приземления? Минуты? Часы? Неизвестно. Все должны были выбросить в проход свои часы. Через щелки у иллюминаторов пробивается неяркий свет. Наверное, вечер, думает он. В 7 часов мы вылетели из Тель-Авива. В 14 часов — из Рима. Сколько времени после этого мы были в воздухе?

— Внимание, дамы и господа!

Все сидели в оцепенении, как под наркозом. Теперь вдруг очнулись. Перед входом в салон первого класса стоит красавчик, рядом с ним светловолосая стюардесса.

— Внимание дамы и господа, — переводит блондинка в микрофон, — сейчас вам сообщат важную информацию… — она переводит почти совсем гладко, только изредка путается: — Его зовут Бранко… Его товарищи и он боснийцы… Мы приземлились в аэропорту Сараево…

Миша сопит. Они не в Триполи, не в Багдаде, они в Сараеве! Не зря он надеялся, что еще не все потеряно! Ах, милая Соня, сумасшедшая гадалка с Белорусского вокзала в Москве! Я достигну своей цели, сказала ты, все кончится хорошо, но прежде будет много трудностей. И вот сейчас очередная. Я в Сараеве. Конечно, это не повод для радости. И все же! А ведь я мог бы оказаться в Триполи! Боснийцам от меня ничего не надо. Они не могут рассчитывать на то, что я построю им бомбу, после пресс-конференции в Иерусалиме каждый, кому это интересно, знает, что я Миша Кафанке, жестянщик и сантехник, а не профессор-атомщик Валентин Волков. Конечно, есть лучшие варианты, чем быть заложником в Сараеве, но в мире есть много мест, где было бы гораздо хуже. По сравнению с этими местами Сараево — рай, думает Миша, но ведь дальше, конечно, будет что-то еще, много чего будет!

Элегантный господин Вильке из рекламного агентства приглушенно стонет и говорит:

— Сараево… самое пекло гражданской войны! Они убьют нас… Они всех нас убьют!

— Тихо! — говорит Миша. — Я хочу слышать, что говорит Бранко.

Бранко много чего говорит, а бедняга стюардесса должна это переводить.

— Комендант Бранко заявляет: 30 мая Совет Безопасности ООН ввел против Югославии санкции, в том числе полное эмбарго на торговлю, это было сделано именно в тот момент, когда в Боснии и Герцеговине вспыхнула самая кровавая война за всю историю… Жестокость этой войны растет день ото дня… Народ на краю гибели. В Сараеве сербскими солдатами и добровольцами блокировано 350 тысяч человек, они находятся там уже 3 месяца и подвергаются непрерывным бомбардировкам… Партизаны обстреливают все, что движется… несчастные жители моего родного города уже не могут похоронить своих погибших… Они голодают… Машины с гуманитарной помощью ООН не могут добраться от аэропорта до города… Нет медикаментов… В подвалах разрушенных больниц ампутации проводят без наркоза… Наш народ систематически истребляют в рамках, как это сегодня называется, этнических чисток… Десятки тысяч находятся в тюрьмах, концлагерях, лагерях интернирования, в которых дело доходит до чудовищных жестокостей… Обо всем этом мир знает… Но он ничего не делает! Он безучастно смотрит, как истребляют наш народ… Никто не вмешивается, никто не помогает нам. Прежде всего, мы осуждаем американцев, которые считают себя борцами за права человека…