Йоханнес Зиммель - И даже когда я смеюсь, я должен плакать…

Светловолосая стюардесса шатается, она едва может говорить.

— Против Саддама Хусейна американцы применили армию, чтобы защитить права человека в Кувейте, у нас они об этом не думают! Если бы у нас была нефть, американцы уже давно были бы тут. Но у нас нет нефти… Разве волнуют наши проблемы американцев, НАТО, Европейское сообщество, ООН? Не стоят ни гроша эти лицемерные организации…

Блондинка-переводчица едва держится на ногах от изнеможения и страха. Она запинается, качается и, наконец, бессильно опускается на пол.

— Займитесь ею! — орет Бранко.

Стюардессы спешат к упавшей в обморок, возятся с ней.

— Мне нужен другой переводчик! — кричит Бранко. — Ты! — Он показывает на тоненькую стюардессу-брюнетку. — Иди сюда и переводи, что я скажу! Возьми микрофон!

Теперь брюнетка стоит рядом с ним. Он продолжает говорить, не удостаивая вниманием первую стюардессу.

— Они не только не помогают нам, — переводит новенькая дрожащим голосом, — они еще и помогают своим эмбарго сербам, нашим убийцам… Им идут поставки из Греции, с Украины… Немного медленнее, пожалуйста, — просит тоненькая стюардесса. Бранко действительно начинает говорить немного медленнее. А брюнетка переводит: — Комендант говорит: мы не дадим нас истребить!

Бранко достает бумажку из коробки с паспортами.

— …В этой машине сидят 35 немцев, 7 итальянцев, 11 французов, 3 англичанина, 1 бельгиец и в общей сложности 63 американца, среди которых 7 — сенаторы и члены американского Конгресса… Мы с некоторых пор наблюдали за ними… Эти господа были посланы к нам президентом Бушем для так называемого выяснения фактов. Несколько поздно, но, тем не менее, эти господа установили, что здесь в течение двух лет бушует война. Установив это, они поехали в Рим, чтобы вылететь домой и сообщить президенту собранную ими информацию о войне… Это важные для него люди, друзья, сейчас, в год выборов, ему важно иметь как можно больше друзей… Конечно, мы угнали самолет, в котором сидят друзья президента… Им не повезло, что они выбрали эту машину… Нас не интересуют ООН и НАТО, поэтому я обращаюсь к американскому президенту. Мы требуем от него, чтобы он немедленно — немедленно — предоставил нам все оружие, самолеты и другую военную технику, которую мы потребуем…

Если американский президент не выполнит наших требований, мы — мои товарищи и я — полны решимости взорвать этот самолет и погибнуть вместе с вами и его конгрессменами и сенаторами. Если ваша судьба не интересует мистера Буша, дамы и господа, то едва ли он может отступиться от своих политиков… Это все на настоящий момент… Спасибо, — говорит Бранко стюардессе и целует ее в щеку. Та тоже не выдерживает напряжения и начинает плакать.

Один из пилотов кричит:

— Мистер Бранко! Вас просит на связь диспетчер аэропорта!

Бранко исчезает в кабине, на этот раз он закрывает за собой дверь. В огромном самолете внезапно становится так тихо, что в задних рядах можно слышать всхлипывание стюардессы.

— Они получат все, что требуют, — говорит рекламный агент Вильке Мише. — Ясно, что получат. На нас Бушу, конечно, наплевать. Но американцев он не бросит! Ни за что, особенно перед выборами 3 ноября.

В этом есть резон, думает Миша. И в том, что американцы давно бы уже занялись Югославией, если бы в ней была нефть. Но если боснийцы получат теперь оружие, что будет дальше? Еще больше жертв. Еще больше крови прольется. «Позор всему миру», — сказал этот Силайджич, боснийский министр иностранных дел. Да, думает Миша, позор всем в этом мире, кто имеет власть!

Через полчаса после этого появляются, как ни в чем не бывало, стюардессы с ужином.

Большинство пассажиров отказываются. Миша размышляет — кто знает, что случится в следующую минуту? Может быть, поесть удастся не скоро, поэтому он откидывает столик со спинки кресла и получает поднос с едой и апельсиновым соком.

Герман Вильке, глядя на него, перестает молиться, облизывает губы и спрашивает:

— Ну как, вкусно?

Миша, с полным ртом, может только кивнуть.

— Пожалуйста, мисс! — кричит Вильке. Стюардесса со своим сервировочным столиком останавливается. — Я передумал, — говорит Вильке, — я тоже буду есть. — Во время еды они слышат доносящийся из кабины резкий голос Бранко, ведущего переговоры с диспетчерской. Что он говорит, понять невозможно, но по интонации можно понять, что он угрожает, требует, приказывает, — словом, используется весь репертуар, который имеется в распоряжении угонщика при таком разговоре.

Женский голос (с магнитофона, явно с магнитофона) жизнерадостно, беззаботно, на четырех языках, желает всем приятного аппетита.

Вильке ослабляет свой супермодный галстук и готовится вступить в разговор — главарь угонщиков Бранко сказал, что теперь разговаривать можно.

— Мы говорили о рекламе третьего типа, когда нас… гм!.. прервали, не так ли? Той, которая нужна вам для вашего эко-клозета, господин Кафанке… Можно мне продолжить, или вы считаете, что сейчас не время?

Поразительный человек, думает Миша. В самом деле, гениальный психолог! Именно в тот момент, когда все в панике, он меня развлекает, хочет успокоить, а заодно и продолжить свое дело. Чудесно!

— Пожалуйста, — говорит Миша, чувствуя благодарность к Вильке, — рассказывайте! Прошу вас…

— Я рад, господин Кафанке. Итак, в рекламе третьего типа нет никаких ограничений на творчество. Реклама становится продуктом, который принимает форму видеоклипа самого широкого назначения…

Мне все больше и больше нравится этот Вильке, думает Миша.

— Сегодня мы демонстрируем верблюдов, поющих песню, для рекламы холодильников! У зрителя появляются индивидуальные ассоциации. Мы приглашаем работать лучших актеров и режиссеров. В наших сюжетах носороги профессионально обсуждают автомобили. У нас удавленники висят на галстуках — реклама галстуков! Одним словом, господин Кафанке, творческие люди — искатели жизненных ощущений и репортеры времени. «Сделайте перерыв» в пятидесятые годы. «В упоении от кока-колы» в шестидесятые, «Я иду далеко» в семидесятые, «Я был консервной банкой» в восьмидесятые.

Миша громко смеется. Просто сокровище этот Вильке!

— А Бенеттон! — Вильке вращает глазами. — Боже мой! Его высшее достижение — то, что он привнес в рекламу зло, страдания и бедствия! Бенеттон рекламирует свои изделия из трикотажа на огромных плакатах, перед которыми каждый остановится — с больными СПИДом на последней стадии, с электрическими стульями, с голодающими детьми из Африки, с птицами, покрытыми мазутом, с кладбищами, с изуродованными жертвами мафии, ах, вот настоящий гений! Я думаю, именно в вашем случае, с вашим клозетом, какое поле здесь открывается!