Йоханнес Зиммель - И даже когда я смеюсь, я должен плакать…

Ее и других членов семьи он теперь может видеть лишь изредка, только по воскресеньям, и выглядят они бледными, удрученными и печальными. Он не решается ни у кого из них спросить, в чем дело, только у Григория он, наконец, спрашивает об этом однажды по дороге в Москву.

— Ты не знаешь? — переспрашивает у него Григорий.

— Нет, — говорит Миша. — Скажи же мне! Что случилось?

— Этот Котиков, будь он трижды проклят, — говорит Григорий, — мстит теперь всем за те августовские дни. Аркадию Петракову он нашел работу на улице, это тяжелая работа, а Ирину взял к себе в бюро секретаршей. Он диктует ей разные письма и распоряжения, а она их печатает на допотопной машинке…

— Но она ведь совсем не умеет печатать на машинке!

— Это так, — говорит Григорий. — Она старается, как может, конечно, но от волнения и неуверенности ошибается, и, если на странице есть хоть одна опечатка, Котиков ругается и заставляет всю страницу печатать заново. Для бедной Ирины это настоящая пытка, а Лева… нет, этого я тебе лучше вообще не буду говорить.

— Говори немедленно! — кричит Миша.

— Ну, ладно, — говорит Григорий, — так вот, Лева теперь должен чистить уборные и выгребать навоз. Можешь себе представить, как от него воняет, как все от него шарахаются. Каждый вечер, перед тем, как ты приедешь, он отмывается дочиста, чтобы ты не заметил. А для Марии Ивановны… — Григорий проглатывает подступивший к горлу комок — …для нее Котиков подстроил нечто совсем из ряда вон выходящее.

— Что?

— В магазине всегда очереди, но перед ней почему-то всегда стали заканчиваться продукты. Теперь ей приходится просить других женщин, чтобы они покупали для нее, но многие отказываются, потому что все в деревне боятся Котикова… Удивительно, как у вас еще есть продукты.

— Но почему? — кричит Миша в ужасе от услышанного. — Из-за чего все эти беды?

— Ну, из-за тебя, конечно, — говорит Григорий.

— Из-за меня? Почему?

— Котиков сказал, что если на тебя будут жалобы, то он сообщит об этом, куда следует, и твой вид на жительство аннулируют.

От ужаса Миша чуть не плачет.

— Э… это неправда! — бормочет он.

— К несчастью, это именно так, — говорит Григорий. — У нас всегда так было и всегда так будет, Миша.

Между тем надпись на заборе — «Евреи — наше несчастье» — появляется снова и снова. После нескольких безуспешных попыток борьбы с ней Аркадий Николаевич говорит домочадцам:

— Прекратите, это бессмысленно, черт с ним, с этим забором…

Лева, Ирина и Мария Ивановна молча уходят, а Аркадий Николаевич внезапно впадает в ярость. Он ругается, а потом бежит к Котикову. Глава администрации живет один, у него нет ни жены, ни семьи, в доме грязно и неуютно; Аркадий Петраков застает его в кухне. Котиков сидит на полу, сыплет порошок из бумажного пакета в щели и смеется.

— Евгений Сергеевич, — говорит Аркадий громко, — вот ты где!

Толстяк сидя поворачивается, поднимает на того свои свиные глазки и говорит:

— Я дома по делам не принимаю!

— Мне надо с тобой поговорить, Евгений Сергеевич, — говорит Аркадий.

— Интересно, о чем, — ворчит Котиков и продолжает сыпать порошок.

— Что ты тут делаешь? — спрашивает Аркадий Николаевич.

— Травлю муравьев, — отвечает толстяк и смеется.

— Что?

— Порошком травлю муравьев! У меня здесь где-то муравейник, может быть, в одной из кадок для цветов. Эти насекомые заползают во все комнаты, больше всего в кухню. Вот я и сыплю яд. Они его жрут и сдыхают. Вот! — говорит толстяк и трясется от смеха. — Видел, одного только что разорвало! И вот! И вот, и вот, я сейчас умру от смеха!

— Какое это веселое занятие — травить муравьев! — удивляется Аркадий Николаевич. — Может быть, это еврейские муравьи? Лучше всего тебе представить, что это не еврейские муравьи, а просто евреи! Тогда тебе это доставит еще большее удовольствие!

— Что это за разговор! Что тебе вообще надо? Зачем ты пришел?

— Ты знаешь!

— Понятия не имею!

— Это твои проделки! — Аркадий Николаевич сжимает кулаки. — Ты послал Мишу в Москву. Ты пригрозил ему высылкой. Ты поставил меня, Ирину и Леву на унизительную работу. Мы должны делать все, что ты потребуешь, только чтобы Мишу не выслали из России. Эта мазня на нашем заборе — тоже твоих рук дело, и теперь с меня хватит. Завтра я поеду в Москву и заявлю на тебя, куда следует.

— Ты можешь заявлять на меня, куда хочешь, — говорит Котиков, но опасливо косится на кулаки Аркадия. Он с удовольствием еще посмеялся бы над муравьями, которые, подыхая, переворачиваются на спину и болтают ножками, — Котикову это кажется безумно смешным. Но Аркадий не разделяет веселья, и Котиков говорит с серьезным видом: — Они действительно затребовали Мишу Кафанке на эту стройку, а работа в колхозе может быть всякой, только не унизительной. А о твоей мазне на заборе я не имею понятия. У тебя нет ни одного свидетеля.

— Зря ты на это рассчитываешь, есть у меня свидетели! — блефует Аркадий.

На самом деле у него никого нет, но Котиков испуган:

— Кто это? Что за скоты меня выдали?

— Ты сам только что себя выдал, — усмехается Аркадий.

Котиков понимает, что сделал промах, и говорит с нескрываемой угрозой:

— Я, — говорит он, — я поеду завтра в Москву, мой дорогой, и заявлю на тебя и на всех твоих диссидентов, только я не пойду в суд, нет, я заявлю на вас в мою партию, в Либерально-демократическую партию России!

— Вот как, ты уже снова пристроился? — говорит отец. — Свинья грязи найдет!

— И об этом я сообщу! Я лично знаю нашего вождя, Владимира Жириновского! Слышал о нем?

— Да, — говорит отец, — об этом психе я слышал.

— Ты скоро узнаешь, какой он псих, — говорит Котиков. — Каждый день число его соратников увеличивается на тысячи, молодежь к нему валом валит.

Аркадию Николаевичу становится не по себе. Он слышал, как действуют штурмовики ЛДПР. Они наводят страх на всех. Несмотря на это, Аркадий Николаевич говорит:

— Завтра я буду в Москве и найду на тебя управу.

Но он не верит собственным словам, а Котиков, потеряв к нему интерес, вновь обращается к муравьям, которые переворачиваются на спину и дрыгают ножками.

Возвратившись домой, Аркадий Николаевич застает всех в гостиной.

Мария Ивановна плачет, Ирина понуро сидит рядом, а у Миши с Левой красные от гнева лица. Только что они кричали друг на друга, но все вдруг внезапно замолчали, как только вошел отец.

— Где ты был? — спрашивает Мария Ивановна.

Аркадий Николаевич только машет рукой.

— Что здесь случилось?

— Миша, — говорит Лева.

— Что Миша?

— Он хочет уехать.

— Что? — Аркадий Николаевич подступает к Мише.

— Хочу уехать, — отвечает он.

— Не говори глупостей!