Авигея Бархоленко - Светило малое для освещенья ночи

— У вас, наверно, вся пенсия на меня уходит, — виновато улыбнулась Лушка, принимая очередные дары.

— Не беспокойся об этом, — отмахнулась Людмила Михайловна. — Я не бедствую.

— Мне не нужно столько, я ведь отдаю, — сказала Лушка.

— Я рада, если моя стряпня нравится кому-то еще.

— Здесь ни к кому так не ходят, а я вам даже не родственница. Зачем вам?

— Я ожидала, что ты спросишь. По-моему, в этом нет ничего необычного. Я чувствую это как свой долг. И как радость. Я почти всю жизнь работала со студентами. Мне нравилось, когда у них становились глубокие глаза. Я даже в молодости считала, что человек не должен останавливаться. Мы очень рано останавливаемся. Глубокие глаза были чаще всего на первом курсе.

Такой ровный, такой полный и четкий голос. Хочется куда-нибудь побежать и что-то быстро сделать — голос нажимает в Лушке какие-то клавиши.

— Деточка, тебя здесь не обижают? — услышала она внезапный вопрос.

— Нет. — Лушка мотнула головой. — Нет, нет.

— Я еще не заслужила твоего доверия? Пожалуйста, не забывай, что я, возможно, могу тебе помочь.

— Я не забуду, — согласилась Лушка.

Людмила Михайловна кивнула и продолжила прежнее, будто и не прерывала объяснения:

— Под старость я стала испытывать — нет, не тоску, а скорее беспокойство. Я поймала себя на том, что заглядываю в лица, заговариваю с молодыми. Через минуту они меняли место, передвигаясь от меня подальше. Мне хотелось найти. Сначала почти неосознанно. У нас неправильные отношения между поколениями. Параллельные и равнодушные. Вы сами по себе, мы сами по себе. Приходит возраст, когда дети отпочковались, живут самостоятельно, и ты как бы больше ни к чему. Я надеялась на внучку, но у нас не получилось. Я не хочу, чтобы мой опыт и мое сердце остались втуне. Я смогла ответить на твой вопрос?

— Почему — я? — Лушка смотрела серьезно и даже требовательно. Она не пропускала ни одного движения и ни одной интонации старого человека.

Людмила Михайловна поняла, что ей снова предстоит держать экзамен.

— Тебя не устраивает моя позиция или ты хочешь услышать о себе? — спросила она.

— О себе, — ответила Лушка. Ей очень хотелось услышать о себе от человека, которому она собиралась поверить.

— Ну, во-первых, может быть, интуиция. То, что почти не поддается объяснению, но оказывается истиной. Это относится к тому времени, когда ты, вероятно, была без сознания.

— Вероятно? Почему — вероятно?

— Ну, видишь ли, у меня несколько иное воззрение на этот счет, чем у медицины. На мой взгляд, есть случаи, когда кажущееся беспамятство есть наиболее полная работа сознания. Настолько полная, что нет времени заботиться о поверхностной сигнализации. Мне кажется, что с тобой это и было. Для врачей это если не болезнь, то отклонение от нормы. У нас, изучая законы тела, игнорируют законы духа, и страдания духа никем не врачуются.

Людмила Михайловна испытующе заглянула Лушке в глаза.

— В какой-то мере это совпадает с твоими ощущениями?

Лушка оглянулась, посмотрела в глубину коридора, туда, где в углу между стеной и окном росла пальма.

— Пойдемте, — позвала она, — там есть место.

Она взяла Людмилу Михайловну за руку — жест охраны и собственности, — провела через вечернее собрание и усадила на почетное место под пальмой, с которого только что встали чьи-то утомленные родственники, а сама без зажима села на пол, накрывшись, как аркой, пальмовым листом.

— Пальма — симпатичная, правда? — утвердительно спросила Лушка.

Людмила Михайловна посмотрела на растение, дотронулась рукой до мохнатого пучка у земли.

— Когда-то тут прятался котенок, — добавила Лушка. — Уборщица принесла, чтобы гладили. Дежурная сестра для порядка выкинула его в форточку. А он уцепился за раму и висел. Всем был виден его розовый живот.

— Кошки часто приземляются благополучно, — неуверенно произнесла Людмила Михайловна. Фраза получилась дежурной.

— Кошки? — удивилась чему-то Лушка. — Да, кошки — конечно…

— Деточка… Нельзя ограничиваться только оценкой. Это безысходно. Оценка должна быть только половиной. А целое составится действием.

В Лушке возобновился интерес.

— И я тоже думала про действие. В нем что-то такое, что даже и не понять. Бог начался с действия, да?

— Я думаю, что Бог действием продолжился.

— Но всё равно действие его дополнило. Действие вообще дополняет. Но если кто-то… котенка за окно… ведь тоже действие?

— Ну, какая тут проблема, деточка? Твое действие должно превышать исходные ингредиенты, только и всего. Иначе оно становится действием распада.

Лушка моргнула. Проверила что-то своим счетчиком. Не возразила.

— Он и правда остался жив, — проговорила она задумчиво.

— Кто? — не поняла Людмила Михайловна.

— Котенок. А она… Я думала — она уволится. А она стала вообще оловянная. Выполняет правила. Вы не думаете, что у людей с правилами что-то не так?

— Тесновато? — спросила Людмила Михайловна. Лушка кивнула. — Из множества правил можно оставить только десять. На десять ты согласишься? — Людмила Михайловна снова потрогала войлочную развилку, с уважением измерила взглядом арку листьев. — Хорошая пальма. По-моему, она действует успокаивающе.

— Она со мной разговаривает, — сказала Лушка.

— Я понимаю, ты мне устроила экзамен. Наверно, я его не выдержала.

— Она правда разговаривает, — тихо проговорила Лушка. Если и этот человек ей не поверит, что тогда?

— Я не спорю, деточка. Но только прими во внимание, что у меня нет такого слуха, как у тебя.

Лицо Лушки разгладилось. Она устало улыбнулась.

— А мне этот слух… Я не знаю, зачем он мне.

— Ты можешь много необычного, да? — осторожно спросила Людмила Михайловна.

— Я, наверно, всё могу, — печально проговорила Лушка. — Это очень просто. Мне иногда непонятно, почему остальные не могут.

— Тебя здесь задерживают из-за этого?

— Может быть. Но вообще-то тут другое. Тут много всего. Он хочет, чтобы я как все. Чтобы я отказалась. От того, что у меня. Что мое. Могу и отказаться, может быть. Но только добровольно. А он хочет сломать. Он здесь всех сломил.

— Кто?

— Псих-президент.

— Краснов? Да, я поняла, что он неоднозначный человек. Слушай, деточка, я добьюсь для тебя врачебной комиссии, тебя выпишут.

Лушка сумрачно качнула головой:

— Нет. Если бы я захотела, я бы давно ушла.

— Ушла? Ну да. Но это другое. Зачем всем противостоять без особой необходимости? Только множить напряжение в мире.

— Нет, Людмила Михайловна. Никакой комиссии не надо. Мне их диагнозы… ну, я бы сказала! Просто я остаюсь. Сама. Потому что должна. И потому что хочу.

— Должна?

— Вы сами знаете. Я виновата. И должна терпеть.