Сухбат Афлатуни - Поклонение волхвов. Книга 2
- Название:Поклонение волхвов. Книга 2
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Октябрь
- Год:2012
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Сухбат Афлатуни - Поклонение волхвов. Книга 2 краткое содержание
Поклонение волхвов. Книга 2 - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
Они с Серым не виделись почти с самого венчания с Муткой, тогда Серый проблеял над ними «Treulich gefьrt» [47] Свадебный хор из оперы Вагнера «Лоэнгрин».
, разрыдался и исчез куда-то, кажется, в Индию, беседовать с мудрецами. Переписка их вначале обмелела, потом пересохла, осталось сухое русло, заносимое песком. О чем им было переписываться? Серый носился по миру, хрустя впечатлениями, как крендельками, посыпанными солью, печатая брошюрки, читая лекции и формируя из своих истеричек целые армии, марширующие к лиловому солнцу антропо-, тео- и прочей софии. Отец Кирилл же сидел в Туркестане и зарастал провинциальными незабудками. Да и ко всем «софиям» у отца Кирилла было насупленное отношение. Месяца три назад отец Кирилл написал Серому — спрашивал, что тому известно о Мутке; Серый ответил трактатом о любви, о Мутке — ни слова.
— Поясню, что подразумевается под «просто трагедией», если так можно сказать, и — трагедией Театра. Трагедия как таковая («просто трагедия»), трагедия человека — это Время в своей разрушающей ипостаси. Кронос, неизбежный рок. Трагический персонаж — не просто смертный, он — смертник; он не просто может умереть — он обречен на смерть, в этом и есть его роль. Трагедия же Театра — такая, как «Гамлет», — это трагедия Пространства. Действующие лица гибнут только по одной причине: они оказываются, вольно или не вольно, в том месте, где они должны погибнуть. Лишь Клавдий и Гамлет-старший гибнут по законам собственно трагедии — первый как злодей, второй — как жертва. Что же касается остальных… Трагедия ошибок. Гамлет гибнет, потому что не уехал, как собирался, в Виттенберг. Полоний — потому что оказался в опочивальне королевы. Офелия — потому что была возле реки; королева — потому что пришла посмотреть на поединок… И все вместе — потому что оказываются в одном месте, на одной сцене под названием Эльсинор.
После лекции почитатели окружили Серафима. Мадам Левергер хлопнула в ладоши, внесли скульптуру — Пегас, на котором восседает Муза. Ватутин заснял растерянного лектора с даром ташкентских любителей живого слова. Долго не отпускал Серого отец Иулиан: интересовался, что тот думает об арийском православии; Серый очень умно рассказал — что. Мадам Левергер, которой все казалось, что ее Пегас недостаточно оценен, ходила вокруг и бросала взгляды. Наконец вклинилась бюстом в беседу и сообщила Серафиму, что его роман «Томление» они в семье читают каждый день перед сном.
Публика перетекала в буфет, где был накрыт стол. Наиболее опытная часть покинула зал до конца лекции и уже доедала все самое интересное. Кто-то обсуждал Серого и лекцию, нормальное же большинство делилось новостями: про процесс над Казадуповым, про какого-то Сечкина, который отравил себя кокаином, и про восстание на острове Самос. Князь уехал; вскоре увезли Чайковского, который после третьей рюмки стал на четвереньках бегать за m-me Левергер, изображая лошадь, врученную Серому.
Ночевать Серый остался у отца Кирилла.
Проговорили всю ночь. Серый ел дыню, запивая ее коньяком. Утверждал, что по вкусу это напоминает раннего Суинберна.
Отец Кирилл спросил его о Мутке. Серафим туманно улыбнулся.
Отец Кирилл постелил ему в соседней комнатке. Серый, с голым животом, курил; пепел падал на остатки дыни. Глядел в окно; слабый свет из комнаты прорисовывал куст инжира. Живот Серого временами бурчал, и Серый смотрел на него с упреком.
— Кажется, перебрал Суинберна. — Серый влез в калоши и пошел во двор.
— Возьми лампу! — крикнул вслед отец Кирилл.
Вернулся Серый быстро:
— Там у тебя призрак! Девочка, в белом вся. Глаза огненные. Идем, посмотришь!
Отец Кирилл сочувственно посмотрел на Серого и не пошел. Легли под утро.
Отец Кирилл, раздерганный воспоминаниями (Мюнхен, Мутка…), сидел на постели и не мог заснуть. По лицу текли слезы, падали на мохнатую грудь и плечи. Серафим, напротив, заснул быстро, сразу заговорил во сне, ночью произносил целые доклады. Отец Кирилл сунул голову под подушку. Серафим стал глуше, зато слышнее стучала кровь…
— Кирус! Кирус!
Отец Кирилл открыл глаза. Подушка валялась на полу.
Голос был Мутки.
Ташкент, 12 сентября 1912 года
— Трансцендентальный сад, — сказал Серафим, когда отец Кирилл показал ему все при утреннем свете. — Словно в Японии побывал. В их чайной церемонии есть нечто софийное, правда?
— А это — туркестанская часть садика, — сказал отец Кирилл невыспавшимся голосом.
— А я уже понял. — Серафим взял в ладони висящую гроздь хусайнэ, побаюкал. — Только следует назвать ее «иранской частью». Туркестан, Туран — область гибели, бесплодных пространств… — Облизал губы. — Ваш князь, возомнивший себя демиургом, пытается насаждать тут зелень.
Пили чай в саду. Натекли мелкие облака; ветер играл краями скатерти. На Серафиме был пробковый шлем, который он то снимал, то надевал.
Рассказывал о Распутине.
— Очень близко посаженные глаза и излучают серое пламя. — Серафим обмакнул лепешку в каймак. — Все в его руках. Министры, епископы ваши. Саблера он же в Синод и посадил. Один епископ Иллиодор возмутился, и того сослали.
Серафим жевал лепешку. Отец Кирилл грустно разглядывал чайник.
— Я опишу Распутина в своем новом романе, — сказал Серый, прожевав.
— «Ты сочиняешь Requiem? Давно ли?»
Серый улыбнулся:
— Это тайна. Роман о Николае Триярском, твоем, так сказать… — Серый заговорил о новом методе автоматического письма: роман надиктовывают «голоса», которые он «слышит». — Уже половину написал!
Пока шел чайный разговор, облака сгустились, и собеседников помочило дождем.
— Ну, мне пора, — говорил Серый, уже в комнате, натягивая дорожную одежду. — Можно я передарю тебе эту лошадь?
Он уезжал в Самарканд, к гробнице Тамерлана. Мастер-класс автоматического письма для местных иерофантов; лекция «София Цареградская — Русский Грааль» для широкой общественности.
Подошел к зеркалу. Пригладил бородку, выставил язык:
— За что же вы меня все так не любите, братья?
За спиной его отразился отец Кирилл:
— Серафим, что с Муткой?
Серый спрятал язык. Начал завязывать галстук.
— Я повторяю вопрос. Что с моей женой? Она писала о тебе, значит…
— Она не писала обо мне.
— Она писала! Вот, вот… — Отец Кирилл схватил с полки письма.
Серый смотрел письма.
— Я должен знать, что с ней, понимаешь? Даже если она ушла от меня, мне нужно знать правду.
— Да, она ушла, — хрипло пропел Серафим. — Совсем ушла, от всего.
Отец Кирилл опустился на стул. Комната плыла, Серафим все завязывал трясущимися пальцами галстук.
— Но она же писала, что…
— Она ушла. В Милане. В декабре, в Милане. — Серый тер краем галстука сырое лицо. — Я прибыл слишком поздно. Через три дня…
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: