Ксения Спынь - Дальний свет

На этот везло: они сами мельком скользили взглядами и не успевали его заметить. Тот же, кого искал Феликс, помещался за огромным и неровным столом, заставленным разной тарой. Феликс опознал его преимущественно по всклокоченным рыжим вихрам. Но и Бобров, что странно, узнал его.

— А, — довольно чавкнул он. — Так и знал, что вернёшься.

Из-под стола выплыла вскрытая, но почти не начатая бутылка. Бобров торжественно водрузил её посередине.

— Будешь? Или типа интеллигент?

Феликс неожиданно для себя тряхнул головой:

— Наливай, чего.

В конце концов, последний раз он пил спиртное… нет, даже вспомнить не смог.

— Вот это правильно, — обрадовался Бобров. — Что здесь ещё делать…

Он разлил по стаканам мутную жидкость, подождал, когда Феликс присядет напротив.

— Я ведь, — продолжил он, — тоже интеллигент. Был. Или что думаешь, родился таким? Неет, было же всякое… Вирши, цветочки, хорошенькие девушки… Хрен с ними, всё одно.

Он злобно отмахнулся от чего-то, опрокинул в себя стакан. Феликс осторожно последовал его примеру.

Поняв, что может по-прежнему говорить, поинтересовался:

— А это правда, что ты родственник Клавдия Боброва?

— Не веришь? — с привычный, спокойной уже обидой проговорил Бобров. — Зря не веришь. И не просто родственник, а самый что ни на есть правнук по прямой линии. Правнук родоначальника словесного сюрреализма и абстрактности, — он патетически поднял руку. — И вот тоже… прозябаю в этой дыре.

Он облокотился о стол и по-кошачьи зеленоватыми глазами внимательно уставился на Феликса.

— Всё этот городишко, — негромко протянул Бобров. — Пьёт из тебя все соки. Сам помирает и тащит всё за собой. Хотя что городишко… — он пренебрежительно махнул рукой. — Вся страна такая. Гиблое место.

— Прям вся, — переспросил Феликс.

— Конечно, вся! Одна большая трясина. Чем больше рыпаешься, тем больше вязнешь. А выбраться — это вообще забудь. Некуда здесь выбираться, испокон веков так повелось. Если уж здесь родился, сиди тихонечко и не высовывайся — может, потонешь помедленнее, — он с усмешкой взглянул на Феликса. — Что так смотришь, как будто в ухо заехать хочешь? Всё равно же не решишься.

Он облокотился на другую руку, оценивающе окинул взглядом собеседника.

— А я тебя, между прочим, знаю. Ты ведь Шержень, да?

Феликс вздрогнул и чуть не опрокинул стакан. Давным-давно уже никто не именовал его так — кроме маленьких гордых подписей под статьями и его самого.

— Вы меня читали? — быстро спросил он.

Бобров недовольно скривился:

— Ну что ты выкаешь, что ты выкаешь, мы уже выпили, — он подлил ещё жидкости в оба стакана. — Читал я тебя. «Вольный парус», главред Видерицкий… Знаем таких.

Чёрт возьми, подумал Феликс. Ещё ничего не сказал, а о нём уже прекрасно осведомлены. Это было как-то… нечестно.

(А вообще, будучи в бегах, выпивать неизвестно что с едва знакомыми людьми… Продолжайте в том же духе, господин Шержведичев).

— От властей скрываешься? — Бобров довольно улыбался.

— Ну почему сразу скрываюсь? — он всеми силами попытался принять беззаботный вид. — Может, отпуск. Или командировка.

— В Истрицке? — рассмеялся Бобров. — Это пять, ты сделал мой день — как это пишут в Ленте.

Он замолчал. Заметив, что молчит и Феликс, заговорил спокойнее и тише:

— Что, думаешь, я тебя сдать собираюсь? Не собираюсь, нет. Я тебя уже не сдал. Слыхал, полицаи тут ходили, шарились везде?

— Слышал что-то, — кивнул Феликс.

— Во-от, — довольно протянул Бобров. — Я и не сдал вас обоих — я, лично. Хотя мог бы — знаю, где вы запрятались. Но нет, говорю, нет там никого. И дверь наверху закрыта, сто лет не открывалась. Поверили. Вот девчонки возле лестницы всё порывались что-то… С ними вы осторожнее, они ж дурочки, разболтают за просто так. Но я нет, — он помотал головой. — А знаешь, почему? Потому что я не стукач. К тому же, ты мне лично симпатичен.

Он ещё раз приложился к стакану, осушил до дна. Феликс не стал на это раз, решив, что с него хватит.

— Так вот, — продолжил Бобров, будто не прерывался. — Читал я тебя. Ты парень неплохой, местами умные вещи пишешь. Но есть в тебе вот эта… столичная такая интеллигентскость. Вроде всё хорошо, по делу, но вот раз — и отрывает тебя от земли. Всё в какие-то эмпиреи, в какой-то лучший мир, и чтоб лететь, лететь… Куда? Зачем? Оглянись вокруг: здесь все давно бескрылые. А если у кого и остались, — Бобров подсел ближе, доверительно и совсем разумно посмотрел в глаза, — то понимают, что погода нелётная.

Откуда он взялся, этот странный персонаж? Из какого чистилища выполз, чтоб озвучивать твои тайные, скрытые ото всех мысли?

— Но что тогда остаётся? — негромко и даже небрежно проговорил Феликс.

— А ничего, — Бобров мотнул головой. — Как есть — ничего. Знаешь, вот Клавдий Бобров… Он, кстати, тоже был не стукач, его просто самого заложили, ну и дальше… В общем, неважно. Так вот, он писал в своё время: «Есть то, что нам неподвластно — это дело судьбы. Есть то, чем мы можем управлять — это дело выбора».

— Это Редисов, — автоматически поправил Феликс и порадовался, что сказал это совсем тихо. Наверняка, тот не услышал.

— Да какая разница, — отмахнулся Бобров. — Главное, что с выбором — это он лажанулся. Нет никакого выбора. Весь твой выбор — это пройти лестницу до второго этажа бедлама или остановиться на первом, разливать самогон в фамильные рюмки или в жестяные стаканы. Побарахтаться в болоте баттерфляем или по-собачьи — вот и весь выбор. А дальше… все там будем.

Он с улыбкой похлопал Феликса по плечу.

Погодя несколько часов Китти всё же спустилась вниз поискать Феликса — не чтобы что-то, просто узнать, где он и чем занимается. Однако не успела она сойти с лестницы, как почти столкнулась с девочкой, похожей на мальчика — одной из тех, что приветствовали их с верхней полки в первый день.

— А, — та застыла и подняла палец. — Ты мне и нужна. Пошли, что-то покажу.

Она проворно схватила за руку Китти — та даже не успела вывернуться — и потащила за собой в боковой коридор.

— А что покажешь? — аккуратно уточнила Китти.

— Интересное, тебе понравится, — она повернулась: глаза прищуренные, сероватые. — Я Жанчик. А ты?

— Китти.

В конце концов, только имя, среди их с Феликсом поколения довольно распространённое. Вырываться же представлялось довольно глупым решением: хоть Жанчик и была младше — возможно, и восемнадцати не исполнилось — хваткой обладала железной.

— Вот, это здесь, — за поворотом и хлипкой дверью открылось помещение обширное, но явно нежилое. Оно было заставлено всевозможной утварью, ящичками и сундуками, старой, местами сломанной мебелью, увешана цветными лоскутами тут и там. На вещах побольше теснилась мелочёвка, раскиданная без всякого порядка.