Ксения Спынь - Дальний свет

Подумав, он спустился к воде. Волны здесь тихо бились о камни, плеск их и речной свежий воздух прочищали голову. Машинально нащупав завёрнутый амулет, Феликс достал его, повертел в пальцах, спрятал обратно в карман. (Тулуп, который «на холодное время» подарила ему Булова, был несколько великоват, вроде остался от кого-то из её «приёмышей», зато можно было много чего таскать с собой в карманах).

Феликс присел на большой камень. Отсюда удобно было наблюдать за берегом через реку.

Итак, спросил он себя, что мы имеем?

Некий печатный текст, якобы представляющий из себя описание одной сходки. Опуская все подробности вроде кем, кому и зачем он был прислан — что тоже, согласитесь, спорно и весьма немаловажно — с чего вы вообще взяли, Шержведичев, что перед нами доклад о реальных событиях, а не, скажем, фантазия на тему? Как, вы лично помните ту сходку? Спустя столько времени? Как любопытно и удивительно… мы вот ничего такого не помним.

Поступления на банковский счёт. Да, это действительно наш банковский счёт, и на него действительно шли поступления с этого, второго. Этот второй — счёт Софи Нонине? Откуда у вас такая информация — от вашей… кстати, кто она, ваша любовница? Ну понятно, понятно, все мы люди… А вот то, что она человек из бывшего окружения Нонине — это куда хуже и, согласитесь, наводит на определённые подозрения.

Ну и наконец номера телефонов… Но слушайте, это ведь даже смешно: неужели вы серьёзно думали старыми записными книжками и общими знакомыми «доказать», что эти номера принадлежат кому-то из нас? Можете убедиться: в базе данных они числятся совсем за другими людьми. И да, так же было месяц и год назад.

Не думается, что кто-то отнесётся всерьёз к вашим словам. Вы ведь известный скандалист, Шержведичев.

(«В общем, — как он мог бы сказать Рамишеву или Пурпорову, — по всем параметрам имеют нас»).

Речка тихо рокотала у камней — так могла рокотать площадь, пока сероватые окна равнодушно поблёскивали толпе людей внизу. Дом проплыл, второй, третий, будто кто-то раскрыл их на веере, внизу же бушевали лозунги и флаги (отдельные буквы размывались), и чей-то голос говорил: «Но так или иначе, Нонине должна уйти!» Он даже не сразу понял, что это его голос и его собственная фраза.

Поняв же, удивился. Давно, лет… сколько лет назад? Всё, конечно, мило и даже смело в известной степени, но скажи мне, смелый мальчик: кто же должен уйти теперь?

Он подумал и понял, что не знает ответа.

Все последние его статьи — он писал очень много статей в мае-июне и даже до самого октября, будто просто чтоб доказать, что может — походили на не вовремя запущенный фейерверк: много блеска, много шума, но о чём это вы, гражданин, и что это за будущее, которое вы с таким энтузиазмом для нас рисуете? Отсюда не очень видно.

Даже Видерицкий уже пару раз поглядывал на него с выражением «на этот раз приму, разумеется, но не надо больше такой халтуры, договорились?»

Стоп. Мысль пришла так внезапно, будто громыхнуло в светлый день. И как раньше он не сообразил, что так и будет…

Вот уж Видерицкому они должны были разболтать наверняка — Пурпоров и Рамишев, хотя бы чтоб объяснить, почему выпал из рабочего процесса его бывший лучший журналист. Феликс, конечно, попросил их молчать, но они же просто не понимают, до какой степени всё взаправду, в их головах не укладывается пока, что бывшие товарищи и союзники могут оказаться врагами…

Ты это всерьёз? — подумалось вслед. Подозревать всех — это да, но Видерицкий, которому ты обязан доброй половиной всего, что имеешь, который не вышвырнул тебя этой осенью, когда многие уже отводили взгляд, да и всегда был к тебе крайне лоялен и даже выручал там, где совсем не обязан был этого делать… Ты это действительно всерьёз — что он может быть с ними?

Вспомнилась вдруг та весна — март, какой курс… третий? Да, третий, он тогда полгода уже работал у Видерицкого (весна же четвёртого курса была для совсем другой истории). Об обысках в офисе Феликс услышал по телевизору, в вечерних новостях. Первым был порыв нестись туда, улизнув отсюда (какой предлог? кто поверит, что ты сейчас просто «куда-то?»), вторым — осознание, что его присутствие там только помешает.

Прикинув, он понял, что фактически здесь нет вариантов. Загребут как миленьких и его, и Рамишева с Пурпоровым, которых он затянул за собой. Видерицкий-то выкрутится, ему не впервой. А вот с Феликсом Шержведичевым, наверняка, всё.

Может, даже завтра.

— Чего не ешь, доходяга? — между прочим поинтересовалась мама, кроша в миску какой-то салат.

— Да что-то не хочется… Потом, может быть.

Видимо, она уловила нечто в его интонациях и повернулась теперь посмотреть внимательно.

— Что-то не так, Феликс?

— Нет-нет, всё в порядке, — он старательно улыбнулся в ответ.

О да, в полном порядке, думал он перед тем, как заснуть. Отчислят наверняка, тут ясно. А скорее всего, этим не обойдётся. Будут тянуть долго и тягомотно — он уже видел, как проходят процессы над журналистами. И сроки, которыми они заканчивали, не вдохновляли совсем.

(Почему в стране нет расстрела? Ну хотя бы для исключений вроде него?)

Чёрт. Чёрт. Ну ладно.

Утром он был в университете куда раньше обыкновенного: скорее разыскать своих, как можно скорее, будто бы вместе они могли ещё что-то поправить. Совсем необязательно будут пораньше и они, запоздало пришла догадка — но нет, он уже видел их: оба шли ему навстречу и приветственно махали.

— Ну что, братья по оружью, — Феликс приобнял обоих за плечи. — Отталкиваясь от вчерашних событий — что будем делать?

— Ты разве не в курсе? — удивился Рамишев. — Он нас покрыл.

— В смысле?

— Видерицкий.

— Ну типа, мы у него не работаем, — добавил Пурпоров. — Он нас знать не знает и вообще со студентами дел не имеет, а кто под какими псевдонимами пишет, это не к нему.

— В общем, всё путём, — вставил Рамишев и поспешно улыбнулся.

Феликс недоверчиво перевёл взгляд с одного на другого.

— И что, обошлось?

— Ну разумеется, что ты, Видерицкого не знаешь? Сам нам про него рассказывал…

Глупая улыбка стала расползаться сама, когда до него начало доходить.

— Сигурд Анатольевич, — протянул Феликс. — Золотой вы человек.

…А кстати, любопытно, подумал Феликс из настоящего, как ему удавалось — в этот раз и во все остальные. В тот год — ладно, но позднее ведь одного подозрения хватало для самых жёстких мер. Видерицкому же и его журналу явно сходило с рук слишком многое.

(Снова поплыли дома — с яркими маленькими огоньками, в сумерках люди — совсем как тени. Не хотелось думать об этом, как на самом деле и почему так, жгуче не хотелось).

— Сигурд Анатольевич… — пробормотал он почти злобно, не зная ещё, что собирается прибавить следом.