Ксения Спынь - Чернее, чем тени

За окном дождь начинал стучать по карнизу.

— Ты, наверно, спать хочешь, — осведомился Феликс.

— Немного.

На самом деле ей очень хотелось.

— Ну, спи тогда, — он открыл дверь, шагнул наружу.

— А ты?

— На кухне посижу. Всё равно все эти… мысли… Неспокойно.

Он вышел.

Лаванда отложила книжку на тумбочку (наверно, так и не судьба дочитать когда-нибудь) и наконец прилегла. Кресло приняло её в объятия, обволокло мягкостью и покоем. Как мало нужно иногда: всего-то позволить себе закрыть глаза и не думать больше ни о чём. Лаванда погрузилась в сладкую полудрёму — предвестник глубокого сна.

Феликс, кажется, готовил кофе: негромко звенел чем-то на кухне, а до носа долетал приятный сладковатый запах.

Всё так хорошо и спокойно в эту минуту — будто и не было всех предшествующих разговоров, всех пугающих перспектив. Даже если в следующее мгновение ночь разорвётся воем сирены и яркий свет фонаря забьётся в окно — это ещё не сейчас. Сейчас — только тишина и покой.

Дрёма и впрямь обратилась сиреной — её протяжным тоскливым зовом и бесполезно мигающим сквозь снежную пелену ярким пятном. Всё уже заносил буран. Ему не было конца, от него не было спасения. Он выл и свистел, и метал белые клочья в целом мире.

Лаванда стояла, прижавшись спиной к дереву. Это был единственный оставшийся ориентир: это да ещё бесполезная сирена, но к сирене не надо было сейчас идти. Вообще бессмысленно было пытаться выйти куда-либо в такой вьюге. Лаванда знала это слишком хорошо, а потому застыла без движения. Она уже почти не чувствовала холода, вообще ничего почти не чувствовала. Так, наверно, и будет теперь всегда, потому что время закончилось — время не идёт здесь. Только дерево, и ночь, и буран, и мигающий вой, — ничего никогда не переменится.

Яркий свет фонаря вдруг прорезал вьюгу. Раздались громкие мужские голоса.

— Кто там?

— Девчонка!

Одна из фигур просунулась к ней сквозь пелену.

— Живая? Давай в вертолёт, пока не закоченела!

Сам вертолёт она помнила смутно: не из тех больших и новых, что прилетали в Юмоборск, а маленький, шумный, тесный — на двух-трёх человек.

Внутри, в согревающем сумраке, кто-то из них обронил:

— Ещё круг — и возвращаемся. Здесь уже бесполезно кого-то искать.

Лаванда открыла глаза. Судя по звукам, доносящимся с кухни, прошло совсем немного времени — минуты две-три.

Снова память чудит. Лаванда перевернулась на бок и попробовала заснуть нормально, без мелькающих перед глазами тревожных картинок. За окном усыпляюще стучал дождь, и ветви порой бились в стекло, а где-то далеко раздавались глухие раскаты.

Она почти уже провалилась в сон, когда другой — громкий и внезапный — звук разбил в осколки тишину.

Били часы.

Они били звонко, не умолкали, и звук был самый что ни на есть всамделишный.

Лаванда подскочила на постели. Сердце её бухало.

Тут же, вторя часам, раздался пронзительный крик. Это из кабинета, — поняла Лаванда. Не зная, зачем ей это делать, она подорвалась и выбежала в коридор.

Там она столкнулась с Феликсом. Тот тоже выскочил только что и лихорадочно прислушивался.

— Это…

— Уля, — подтвердил он. — Стой, Лав! Не заходи туда!

Но Лаванда уже ринулась в кабинет: увидеть, что же случилось. Распахнув дверь, она застыла на пороге.

Уля полулежал, неестественно раскинувшись в кресле. Лампа, прежде стоявшая на тумбочке рядом, теперь валялась на полу, провод её слегка искрил.

Всё это было настолько предельно просто и понятно и настолько не укладывалось в рамки реальной жизни, что Лаванда отвела взгляд — будто бы поискать вокруг подсказок и пояснений.

Молния за окном высветила лицо Софи Нонине. Лаванда вздрогнула. Да, это была Софи — живая, настоящая, самая что ни на есть настоящая в этой ночи и грозе. Она стояла за окном, обозревая комнату внутри, и тоже увидела Лаванду.

Миг — один только миг — они смотрели друг на друга, глаза в глаза, затем мелькнули тёмные спутанные волосы, и Софи скрылась в ночи.

Поражённая, Лаванда стояла всё так же, когда за спиной появился Феликс.

— Лав, иди на кухню, — произнёс он голосом, не терпящим возражений.

— А что с ним?

— С ним всё, — отрезал Феликс. — Иди на кухню.

Она шагнула к двери, но задержалась ещё ненамного:

— Это она? Софи?

— Да, — ответил Феликс с мрачным спокойствием.

Он не стал отсылать Лаванду на кухню в третий раз, но теперь она и сама предпочла уйти из эпицентра внезапно грянувшей катастрофы, успев только услышать ещё, как Феликс за спиной пробормотал:

— Уля… Ты идиот.

Когда, наконец, уехали скорая и полиция и сирены их смолкли вдали, Феликс вернулся на кухню. На Лаванду он не смотрел, да и вообще ни на что особо не смотрел. Пройдя зачем-то несколько раз от двери к окну и обратно, он прислонился к холодильнику и молча покачивался вперёд-назад.

— Что ты им сказал? — негромко спросила Лаванда.

— Что короткое замыкание, — Феликс пожал плечами, глядя куда-то в сторону. — А что я должен был сказать? Его устранила Нонине, он готовил провокацию?

Лаванда не была уверена по его тону, что сейчас можно говорить, а что нет, и вообще — что изменилось по сравнению с предыдущим вечером, а что осталось так же. Зато она вспомнила кое-что — кое-что, что в любом случае казалось ей важным.

— Я видела её.

— Кого?

— Софи Нонине. Когда я вошла в комнату, она была за окном.

Феликс равнодушно покосился на неё:

— Тебе показалось.

— Ну почему показалось?

— Глюк на почве испуга. Это бывает.

— Да нет же! — Лаванда с убеждением всплеснула руками. — Она действительно была там!

— Нонине, — Феликс теперь повернулся к ней. — Софи Нонине. За нашим окном.

— Да, — закивала Лаванда, припоминая одновременно, что конкретно она видела. — Она была прямо у стекла, как будто висела в воздухе или стояла на чём-то. И, мне кажется… мне кажется, она меня испугалась.

— Нонине? Испугалась тебя? — Феликс беззвучно и напряжённо рассмеялся. — А, ну тогда, конечно, верю. Вообще без вопросов.

— Феликс! Ну ты же сам говорил, что она пытается всё везде контролировать! Почему она не может проследить лично, что уголь сработал, как надо?

Тот посмотрел на Лаванду уже более серьёзно и о чём-то задумался.

— Так ты уверена, что видела её? — спросил он вполголоса.

— Да, я же и говорю тебе!

— Это плохо, — он нахмурился. — И, говоришь, она тебя заметила? Это совсем плохо.

— Но почему, что меня — особенно плохо? — удивилась Лаванда. — Она ведь даже не знает, кто я.

— Зато отлично знает, кто я. И если поймёт, что ты со мной связана… К тому же, мы теперь оба связаны с Улей. Потому что, я так понимаю, наш разговор она слышала.

Феликс замолчал и неотрывно вдруг уставился на неё. Было видно, что какая-то идея пришла ему в голову и он полон решимости её исполнить.