Ксения Спынь - Чернее, чем тени

— В смысле? — Феликс уставился на него, затем широко распахнул глаза в догадке. — За этим ты ездил в Загорье. Да?

Тот, похихикивая, закивал:

— Это же окраина, да притом автономия… Когда всюду запретили оружие, там на это смотрели сквозь пальцы.

— Так значит, — уточнил Феликс, — под окна Нонине придёт уже не просто толпа, а толпа вооружённая.

— Не, — Уля мотнул головой. — Целая толпа мне не нужна. Это сложно и слишком заметно. Достаточно нескольких человек, которые знают, что делать, и будут наготове. Если люди Нонине начнут атаку, у нас ведь развяжутся руки, и мы сможем обороняться. Не так ли?

— То есть, по сути, ты хочешь столкнуть две агрессивно настроенные массы, притом в руках и у тех, и у других будет оружие. Ты понимаешь, какая это взрывоопасная смесь?

— Да, вполне. Именно такая смесь нам и нужна. По сути, тут три возможных исхода. Первый — люди Нонине никого не трогают, всё проходит мирно… Может даже, Нонине действительно выходит поговорить, — Уля усмехнулся. — Вариант слишком наивный, но чем чёрт не шутит. Будет просто ещё одна акция как бы протеста. Второй — нам каким-то чудом удастся одолеть охрану и захватить резиденцию… Вариант чрезмерно оптимистичный, хотя опять же. Ну и третий — в этот раз ничего не получится. Но это запустит повстанческую волну среди ринордийцев, а может, и в регионах. Ты же сам знаешь: они никогда не скажут слова против, если только лично их не припрут к стенке. И вот тогда, когда они увидят, что их правительница стреляет по своим же людям, которые, заметь, не сделали ничего преступного… Этого Нонине так просто не спишут. Мы сможем встать во главе и выступить в открытую — ну же, Феликс, мы ведь давно этого хотели! Иначе, в этой стране, в это время, не выйдет. Ну а с чьей стороны раздадутся первые выстрелы… Это уже тогда будет неважно. Да и засвидетельствовать некому.

Феликс на секунду закрыл глаза и поднял руки в останавливающем жесте. Затем открыл снова.

— То есть, ты осознанно хочешь спровоцировать конфликт. Правильно?

— Да, — спокойно кивнул Уля.

— Это набережная. Ты понимаешь, что если перекроют мосты к резиденции, большинство не сможет уйти?

— Да.

Феликс замолчал. Сомнения блуждали по его лицу, что-то среднее между «Друг, можно я с тобой!» и «Что ж ты, тварь, делаешь?»

— Скажи-ка мне, Уильям, — проговорил он наконец и заходил по комнате, не глядя на Улю. — Скажи-ка мне. Эти люди, которых ты там соберёшь — они знают, на что идут?

Уля пожал плечами:

— Наверно, знают.

— Ты им не говорил.

— Неа.

Феликс остановился.

— Это подло, — негромко заключил он.

— Неужели?

— Да. Мы можем рисковать сами собой, но другими — людьми, которые на это не подписывались… Это просто подло, Уля.

Тот рассмеялся:

— Надо же, в Шержне проснулся великий моралист!

— Мораль тут ни при чём.

— Ну, сдай меня полицаям, — Уля насмешливо улыбался. — Давай, они оценят твои высокие порывы.

— За кого ты меня принимаешь? — нервно дёрнулся Феликс. — Нет, Уля, доносить я, разумеется, не буду и как-то мешать тебе — тоже. Но и помощи от меня не жди.

— Да ладно, я и сам справлюсь, — тот пожал плечами. — Мне, собственно, никакой особой помощи было и не нужно. Просто поделился с тобой, как с давним приятелем и единомышленником, — его несколько надменный тон вдруг сменился на виновато-выпрашивающий. — Слушай, только одна маленькая просьба. Там, возле моего дома сейчас дежурят…

— Уже и дежурят, — рассердился Феликс. — За тобой слежка, а ты вот так открыто заявляешься и выкладываешь всё, что сейчас рассказал?

— Да ладно, успокойся, — Уля махнул рукой. — Не будут же они подслушивать нас в частной квартире. Я только хотел спросить: можно, я у тебя переночую? Рано утром уже свалю, тебя даже никто не заподозрит. Не откажешь старому знакомому?

— Да ночуй, пожалуйста.

— Вот спасибо. Ты отличный друг, Феликс! Отличный.

Через час или около того Феликс вернулся в гостиную из своего кабинета, где сейчас обосновался Уля, и запер дверь. Его явно что-то нервировало и злило. Лаванда (на коленях у неё всё ещё лежала открытая «Про край света») подняла голову. Глаза у неё уже закрывались, но засыпать сейчас было некстати.

— Что случилось?

— Бесит он меня, — очень тихо прошипел Феликс, руками показывая, насколько бесит. — Додумался же… Вечный примазывальщик: чтоб всё сделали за него, он подпишется. А если что, он тут как бы и не при делах. Всегда таким был, сколько его помню.

— А мне казалось, что вы друзья, — слегка удивилась Лаванда.

— Друзья… — Феликс отмахнулся. — Не, ну, я, может, временами так и считал. Но я много кого считал временами. А с ним так вообще с самого начала всё было ясно, — со смешливой горчинкой в глазах он переглянулся с Лавандой. — Уловила, на каком моменте я вдруг стал «отличным другом»? Вот так каждый раз и происходило. Надо было послать его ещё в универе. Но как же, мы же соратники, мы же за одну идею… Идиот.

— Он или ты?

— Ну, ему-то можно, хуже не будет. А я идиот. Потому что продолжаю его поддерживать.

Феликс опустился на диван, прикрыл глаза рукой. Минуту он сидел так молча.

Потом поднял голову и снова посмотрел на Лаванду.

— Ты понимаешь? — тихо сказал он. — Завтра там будет бойня.

— Может, ещё не будет? — Лаванда сама услышала, как глупо это прозвучало, но ничего другого в голову ей не пришло.

— Может не быть, конечно… Если очень сильно повезёт. Но что-то я сомневаюсь.

Она попробовала представить всё то, о чём они говорили тут, в этой комнате — так, как если бы это были не слова, а реально происходящие события. Получалось не очень, и не верилось.

— Думаешь, они решатся начать стрельбу первыми? — спросила она.

— Или будет приказ Нонине. Превентивные меры, так сказать.

— Но может, она побоится вот так в открытую стрелять в людей?

— Нонине? — презрительно бросил Феликс. — Если что-то будет угрожать её власти, она пойдёт на что угодно. Она из тех мразей, которые ни перед чем не остановятся… Она города сровняет с землёй, если там будут против неё. Чексин ещё мог бы испугаться, что последняя поддержка разбежится, а Нонине такие вещи уже по барабану.

Лаванда хотела было ответить что-нибудь, но не смогла. Она ощущала себя ребёнком, вокруг которого вдруг всё начинает переворачиваться и ходить ходуном, и надо куда-то бежать, что-то решать, но что? Взрослые, доделанные полностью люди, наверно, могли разобраться, но она — нет.

— И что теперь делать?

— Не знаю, — устало и раздражённо ответил Феликс. — Я уже ничего не знаю. Его план — пусть делает, что хочет. В конце концов, никто из нас всё равно не придумал ничего лучше.

Он резко встал, отошёл к двери. На часах было около полуночи. В комнате совсем стемнело, картинку с детьми-путешественниками уже нельзя было рассмотреть. (Лаванда, впрочем, помнила, что там: огромная гора в задумчивости и сомнениях смотрит на мальчика, скользящего вниз по её склону, и девочку, что возбуждённо прыгает внизу у подножья. В углу листа в небе реет белая чайка).