Ксения Спынь - Чернее, чем тени

Она прекрасно помнила, что представившийся ей образ — ложь.

Она прекрасно помнила, кто такая Софи Нонине на самом деле.

Но откуда же та, вторая? Неужели только плод пропаганды и воображения? Неужели её нигде и никогда не существовало?

— Почему Софи? Почему ты такая?

— Какая — такая?

— Почему ты делаешь то, что делаешь? Мои знакомые рассказывали о тебе много плохого. Зачем тебе понадобилось всё это? Я бы…

(«Я бы сказала, что люблю тебя, если бы ты была тем замечательным человеком, которым иногда представляешься», — этого она не сказала вслух).

— Они говорят неправду, — несколько рассеянно протянула Софи. — Выдумывают, клевещут на меня… Но ты-то им не веришь, ведь так?

Лаванда уловила чуть заметную фальшь в её голосе: Софи сейчас вела свою игру. Расставляя определённым образом повороты разговора, она делала так, что с ней хотелось согласиться. Но дневная память Лаванды отражала всё так же ясно.

— Я склонна им верить. Не могут ошибаться сразу столько человек.

— Почему же? Люди постоянно ошибаются. Никогда нельзя быть уверенным, что кто-либо во всём разобрался и всё правильно понял, что он не заблуждается и не видит всё иначе, чем в действительности. Сегодня кажется, что так, а завтра откроется, что совсем по-другому.

Лаванда с удивлением вслушалась в эти слова — где-то она слышала их уже. Вздохнула:

— Как раз вчера я пыталась доказать это одному человеку.

— Вот видишь, — умиротворяюще проговорила Софи, — мы с тобой ещё и единомышленники. А ты зачем-то делаешь вид, что враждуешь со мной.

Лаванда хотела что-то возразить, но поняла, что уже не угоняется за своими разбегающимися мыслями.

— Я запуталась.

Софи кивнула:

— Я тоже.

Звуки вальса укачивали и уносили от реальности, медленно усыпляли, стирая все привычные границы.

— Почему всё так, Софи? — шёпотом спросила Лаванда, сама не зная точно, что имеет в виду и почему думает, что та поймёт её.

Нонине вдруг заговорила вкрадчиво и почти ласково:

— Тебе ведь всегда не хватало родителей, правда, Лаванда?

— Да, — она машинально кивнула. — Я их почти не помню. Мне было года три, когда… — она вдруг оборвала себя, вспомнив, кто с ней говорит. — А откуда ты знаешь?

— А я всё про тебя знаю, — чуть лукаво ответила Софи. — Всё-всё. Даже то, чего ты сама не знаешь.

Музыка и кружение гипнотизировали и вводили в транс. Лаванда поняла это и хотела остановить: проснулся инстинкт самосохранения. Не слишком-то получилось, было несколько поздно. Она попыталась выдернуть руку из пальцев Софи.

— Отпусти меня.

— Зачем? — та не ослабила хватку.

— Потому что… потому что это неправильно… — пробормотала Лаванда, глаза у неё закрывались, она медленно проваливалась в сон во сне.

— Что именно неправильно? — в голосе Софи послышалась насмешка. — Полное попрание личных свобод? Один человек не может решать всё за других?

— Ну да, как-то так.

— А разве это важно?

Лаванда подумала немного.

— Нет. Неважно, — она положила голову на плечо Софи, покрытое плащом из крысиных шкурок. Неуклонно, непреодолимо наступал сон… Вальс качал их в большой колыбели, и всё вокруг расплывалось ненужными блёклыми пятнами.

Софи, поддерживая её, заговорила негромко:

— Иногда я и сама сомневаюсь, так ли всё, как я думаю. Правильно ли я действую или это только кажется. Толкаю ли я всех к общему благу или только веду игру в своих интересах. И я не знаю ответа… Ты должна меня понимать, Лаванда. Мы ведь с тобой так похожи.

— Мы похожи? — удивилась она.

— А разве нет?

Лаванда попробовала было обдумать это, но уже не получилось, и она сдалась до конца:

— Неважно.

— Да, — согласилась Софи. — Неважно.

Вальс увёл их в дымчатые дали залов…

Лаванда открыла глаза. Отдалённые звуки музыки ещё не стихли в ушах, и сначала она не могла понять, что произошло и где она находится. Впрочем, знакомые контуры быстро проступили в темноте и опознались как гостиная в квартире Феликса, привычная и понятная.

Всё, что сейчас было, было сном… Или не совсем?

Что-то очень важное было там — что-то, что она помнила только что, а теперь забыла и не могла уловить снова. Лаванда села в постели и обернулась на тёмное окно.

Там мерцали одинокие рыжевато-жёлтые огни. Там где-то была настоящая Софи Нонине. Но где сейчас была Софи? Что она делала?

Только ветер звучал в ответ.

Незаметным в темноте силуэтом Софи продвигалась вдоль по широкой ринордийской улице. Ветер нёсся вслед за ней, изредка подхватывая то прошлогодние листья, то городской мусор, он свистел у Софи за ушами, путался в тёмных космах волос, бился с полами крысиного плаща и распахивал их, как крылья. Ей не было дела: она бежала всё дальше и дальше, оставляя позади мертвенное молчание проспектов и перекрёстков. Кто-то, возможно, принял бы её за нечеловеческое создание, порождение подворотен столицы, её старых кирпичных стен и больной фантазии. Софи не было дела и до этого.

Только что она окончила сегодняшнюю проверку Андрея Кедрова, проследив весь его путь и каждый шаг. Пока результаты вполне удовлетворяли Софи: Кедров никуда не сворачивал по дороге домой и ни с кем не разговаривал, а придя к себе, практически сразу свалился на кушетку и вырубился. Отлично. Грузить и дальше по полной — и у него просто не останется времени на всякие антиправительственные планы, если вдруг они были или собирались появиться.

Какое-то приятное чувство разливалось внутри от осознания, что потомок того самого Кедрова, что входил в приближённый круг другого правителя, теперь находится под её полным командованием. (Впрочем, это касалось не только Кедрова).

И теперь, переполненная ощущением собственной силы и могущества, Софи мчалась по улицам на юго-восток: там давно был обоснован один из её самых удобных и любимых пунктов обозрения.

Речь шла о старом памятнике эпохи «чёрного времени» — таком большом, что его не затронул ни один массовый снос: не знали, как бы лучше демонтировать такую громадину, и в итоге оставили стоять у дороги, где по ночам он превращался в зловещую крылатую тень. Софи она, впрочем, не пугала: наоборот, чувство защищённости от всех напастей и правильности всего происходящего укрывало её, как только вдалеке появлялся на фоне неба силуэт с поднятыми руками.

Постамент специально для Софи был обустроен едва заметными, вырубленными в камне ступеньками. Миг — и, легко взлетев по ним, она была уже наверху: лицом к лицу с беспрепятственно бушующим ветром, под покровительством каменного колосса. Здесь она чувствовала, как сливается с дикой, первобытной стихией, как сама становится ею, отбросив всякое родство с ничтожным и мелким человеческим миром.