Денис Драгунский - Каменное сердце (сборник)

Так что непонятно, в чем проблема.

Может, просто муж – бездельник? Тогда надо прямо говорить: «Был у меня законно оформленный альфонс, валялся на диване, пил-ел-одевался на мои деньги… ну, услаждал меня, конечно, но теперь всё, no budget …»

Это уже совсем другой разворот сюжета.

Я тут прочитал недавно, что у одного человека умер любимый кот.

Он нанял таксидермиста и механика. И получилось радиоуправляемое летучее чучело кота. Кот-вертолет.

Фото было в Интернете. Многие видели. Довольно веселый вид. Хотя некоторые осуждают.

Я вспомнил, что лет сорок пять назад у меня была одна знакомая девушка.

Она была очень бедная. В смысле, из очень бедной семьи. И вот ей решили справить зимнее пальто. Потому что она была уже студентка второго курса. А прежнее она носила чуть ли не с восьмого класса, оно совсем какое-то детское было.

Пошили драповое пальто. На ватине. А на меховую оторочку пошел кот.

Потому что больше меха взять было неоткуда.

Денег совсем нет, ну совсем, вы понимаете?

А без хоть какого-то меха – никакого вида. Непонятно, что это зимнее пальто. Как будто девушка зимой в осеннем ходит, от людей стыдно.

Так что кот пошел на оторочку.

– Он уже старенький был, Барсик наш, – говорила девушка, поглаживая тощую меховую планочку. – Жалко, конечно. А что делать?

– Ну, поймала бы на помойке бездомного кота, если жалко! – говорил я.

– А если жалко, то какая разница? – резонно возражала она.

И в самом деле.

Одного нашего профессора (а тогда он был еще доцент) секретарь парткома зазвал в пустую аудиторию, вытащил из портфеля папку, а из папки бумажку и сказал:

– Прочитай, Исай Михалыч.

Тот прочитал. Это было письмо, осуждающее Синявского и Даниэля, уже с целым столбиком подписей профессоров, доцентов и старших преподавателей.

– Вот, – сказал секретарь парткома. – Каковы гады, а?

– Гады! – воскликнул Исай Михалыч. – Мерзавцы! Двурушники! Негодяи! Подонки! Патентованные подлецы!

– Не части, – сказал секретарь парткома. – Подпиши и забудь.

– Сейчас, – сказал Исай Михалыч и полез в боковой карман. – Вот черт, ручку на кафедре оставил, я сейчас, буквально три секунды…

Вышел из аудитории, быстро дошел до кафедры, забрал портфель, сбежал вниз по лестнице, дошел до метро, доехал до станции «Курская», сел на электричку и поехал на дачу.

Благо была пятница. А следующее занятие у него было во вторник.

Мораль:

в отсутствии мобильных телефонов есть свои плюсы.

– Ваша книга чрезвычайно объемиста, в ней огромное множество персонажей, событий, размышлений. Скажите – таков был ваш замысел? Или герои романа в один прекрасный миг зажили своей жизнью?

– Ни то, ни другое. Все было совершенно иначе. Рукопись отвергли во всех журналах и издательствах, хотя роман был весьма складно написан, притом – со счастливым концом, как того требует литературный бонтон.

– Что же было причиной отказа?

– Причины тут политические.

– Там были нападки на правительство?

– Не более чем во всех русских сочинениях. Дело в другом. Мой роман был задуман и написан как аристократический. Речь в нем шла только о министрах, сенаторах, генералах, князьях и графах. Я аристократ и богач, я заявляю об этом прямо, и не нахожу смысла в описаниях будочников, семинаристов и солдат. Я не знаю и не понимаю, что думает мужик, которого гонят на войну – как не понимаю, о чем думает лошадь, которая тянет воз… Надеюсь, я не оскорбил этим ваших демократических чувств. Но я, как аристократ, честен и даже отчасти простодушен – потому и изложил эти свои мысли в предисловии к роману. Чтоб читатель заранее знал, чего ему ждать от книги, и чтоб он не тратил на нее денег и времени, если он демократ по убеждениям.

– Ваша искренность сыграла против вас?

– И да, и нет. Редакторы объяснили мне, что, пока я, сидя безвылазно в своем поместье, писал роман, совершилось освобождение крестьян и настроение читающей публики следом переменилось. А еще ранее господа Григорович и особенно Тургенев учредили моду на изображение ces malodorants moujiks [5]. Михаил Никифорович Катков сказал мне со всею прямотой: “ pas de moujiks – pas de roman ” [6]. И я взялся его переписывать. Первую версию романа отвергли – зато вторая снискала успех.

– Но в этом не было чего-то, как бы это выразиться, quelque chose du conformisme? [7]

– В Севастополе мне не раз приходилось пригибаться во время обстрела, и я не видел в этом ничего подлого. Приспосабливаться к обстоятельствам иной раз необходимо. Итак, я взялся переписывать роман и решил дать в нем слово мужику и солдату, если публика этого требует. Отсюда такое изобилие действующих лиц – а далее, как вы верно заметили, они пытаются вести себя по-своему. Такое, кажется, было у Пушкина, с замужеством Татьяны. Но со мной эти штуки не проходят! Поэтому мне пришлось убить Андрея Болконского и Анатоля Курагина, а также его сестру Элен, жену Пьера Безухова. Согласитесь, оставить их в живых – при том что Пьер женится на Наташе – это означает вступить в состязание с господином Достоевским, а это никак не входило в мои планы.

– Заключительная часть вашего романа весьма сложна и…

– И неудобочитаема? Да, да, да. Мне хотелось высказать свои мысли об истории и некоторых философских парадоксах ее понимания. Меня утешает одно – мало кто из публики доберется до эпилога и начнет ругать меня за многословные рассуждения.

– Почему вы дали своему роману такое название?

– Дайте лучшее, и я заменю свое на ваше.

– Вы можете одною фразой сообщить главную мысль вашего романа?

– S’il vous plaоt! « Баранам стоит перестать думать, что все, что делается с ними, происходит только для достижения их бараньих целей; стоит допустить, что происходящие с ними события могут иметь и непонятные для них цели ». Но я сильно сомневаюсь, что публика это поймет. Честнее же сказать: не сомневаюсь, что не поймет.

– Вас это огорчает?

– Ничуть. Если бы меня могло огорчить мнение публики, я бы не стал писателем.

– Спасибо, Лев Николаевич.

– Благодарю вас, господин Страхов.

Поселила комендантша общежития нового мальчика в комнату номер десять-восемнадцать. Студентка Таня все ходила вокруг него, потому что у нее раньше не было мальчиков, а этот ей понравился. Очень хотелось! Она все ходила мимо его комнаты, а когда никого не было в коридоре, схватила его за руку и потащила к себе.

Наутро комендантша сочла мальчиков в комнате номер десять-восемнадцать и видит – одного мальчика нет.