Мишель Фейбер - Книга странных новых вещей

— Спасибо вам, — поблагодарил он, стараясь казаться довольным, а сам думал, как странно, что человек, проживший на Оазисе гораздо дольше, чем он, не смог оценить превосходство местной воды. Когда миссия завершится и он вернется домой, то обязательно будет скучать по привкусу медвяной росы.

Ближе к концу долгой поездки Питер решил, что оазианское поселение достойно лучшего названия, чем Си-два или Город Уродов. Он пробовал выяснить у оазианцев, как они сами называют свой поселок, чтобы и он смог так его называть, но они, похоже, не понимали вопросов и продолжали называть свое поселение английским словом «здесь». Сначала он думал, это из-за того, что настоящее название непроизносимо, но нет, настоящего имени просто не было. Какое дивное смирение! Человеческой расе не пришлось бы пережить столько горя и пролить столько крови, не будь она так сильно привязана к названиям вроде Сталинграда, Эль-Фалуджи или Рима и просто удовольствовалась тем, чтобы жить «здесь», где бы это «здесь» ни находилось.

И все-таки Город Уродов был проблемой, которая требовала решения.

— Скажите, — поинтересовался он, когда поселение замаячило впереди, — если бы пришлось дать этому поселку новое имя, как бы вы его назвали?

Она повернулась к нему, все еще не снимая темных очков:

— А чем плохо Си-два?

— Звучит как надпись на канистре с отравой.

— Как по мне — вполне нейтральное название.

— Ну, может быть, что-то менее нейтральное было бы лучше?

— Вроде… дайте-ка угадаю… Нового Иерусалима?

— Это было бы неуважением к тем, кто не являются христианами, — ответил он. — И в любом случае им очень трудно произносить звук «с».

Грейнджер задумалась на минуту.

— Может, стоит поручить это Коретте. Знаете, той девочке из Оскалузы…

— Я помню ее. Она в моих молитвах.

Предупреждая затруднения, которые могли возникнуть у Грейнджер в связи с этим, он заговорил более непринужденно:

— Хотя, наверное, это не дело для Коретты. Посмотрите на слово «Оазис» — там есть звук «с», наверное, ей он очень нравится, вдруг она предложит название Оскалуза?

Грейнджер не поняла шутки и молчала. Зря он, наверное, упомянул о молитвах.

Неожиданно пустыня кончилась, и они въехали в поселок. Грейнджер направила машину к тому же зданию, что и всегда. Слова «ДОБРО ПО ЖАЛОВАТЬ», написанные буквами в человеческий рост, обновили, однако на этот раз прибавили еще одно слово, для пущей выразительности: «ДОБРО ДОБРО ПО ЖАЛОВАТЬ».

— Поехали прямо к церкви, — попросил Питер.

— К церкви?

Он сомневался, что она не заметила стройплощадку, когда увозила его в последний раз; ну ладно, если ей нужно поиграть в эту игру, он, так и быть, пойдет ей навстречу. Он указал в сторону горизонта, где массивная, слегка готическая конструкция, все еще без крыши и шпиля, возвышалась на фоне предвечернего неба:

— Вон то здание. Оно еще не достроено, но я базируюсь там.

— О’кей, — сказала она. — Но я снова должна доставить лекарства. — Она кивнула в сторону помеченного краской дома, оставшегося позади.

Обернувшись, он заметил, что посреди пустого багажника стоит коробка с медикаментами.

— Извините, я забыл. Вам нужна моя моральная поддержка?

— Нет, спасибо.

— Я и правда не против побыть с вами, пока это не закончится. Я не должен был забывать.

— Вы не обязаны.

Она уже направила машину через кустарник в сторону церкви. И не было смысла переубеждать ее вернуться и сначала заняться выдачей медикаментов, несмотря на его уверенность в том, что ей было бы спокойнее в его компании и она бы меньше нервничала, если бы кто-то похожий на нее стоял рядом. Но он не мог настаивать. Грейнджер была мнительна и становилась все мнительнее, чем больше он ее узнавал.

Они притормозили в тупике возле западной стены церкви. Даже без крыши здание было достаточно высоким, чтобы отбрасывать длинную тень.

— Ну все, значит, — сказала Грейнджер, снимая темные очки. — Хорошо вам провести время.

— Уверен, что проведу его интересно, — сказал он. — Еще раз спасибо, что подбросили.

— По дороге в… Питервилль, — пошутила она, когда он открывал герметичную дверцу салона.

— Невозможно! — рассмеялся он. — Со звуком «т» у них тоже большие трудности.

Влажная атмосфера, так долго не допускаемая внутрь, радостно ворвалась в кабину, облизывая лица, затуманивая окна, ныряя в рукава, теребя пряди волос. Лицо Грейнджер, маленькое и бледное под сенью шарфа, в две секунды залоснилось от влаги. Она раздраженно нахмурилась, и капельки пота засверкали в ее соболиных бровях, почти сошедшихся над переносицей.

— Вы и вправду молитесь за нее? — спросила она внезапно, как раз когда он уже собрался соскочить с кресла на землю.

— За Коретту?

— Да.

— Каждый день.

— Но вы же ее совсем не знаете.

— Ее знает Бог.

Она болезненно поморщилась:

— А вы могли бы помолиться еще за одного человека?

— Конечно, за кого?

— За Чарли. — Она помедлила и прибавила: — За Чарли Грейнджера.

— Вашего отца? — Это была догадка, предположение, ведь мог быть и брат, насчет сына он не думал — вряд ли.

— Да, — сказала она, и щеки ее запунцовели.

— Что в его жизни главное?

— Он скоро умрет.

— Вы близки?

— Нет. Совершенно. Но… — Она стянула шарф и встряхнула непокрытой головой, как отряхиваются животные. — Я не хочу, чтобы он страдал.

— Понял, — сказал Питер. — Спасибо. Увидимся на следующей неделе.

И он оставил ее в покое и вошел в дверь своей церкви.

Оазианцы соорудили для него кафедру. Господи Боже! Какие молодцы, они построили ему кафедру, слепив и вырезав ее из того же самого янтарного материала, что и кирпичи. Она гордо возвышалась между четырех стен, будто вырастая из почвы, — дерево в форме кафедры, прямо под открытым небом. Перед самым отъездом Питер намекнул, что крышу надо бы покрыть как можно скорее, но крыши еще не было. И окна не изменились, по-прежнему зияли дырами в стенах.

Стоя там, он вспомнил, как в детстве побывал на средневековых руинах, где туристы шатались по останкам некогда процветавшего аббатства, заброшенного и запущенного. Но его церковь не была руиной, и не стоило беспокоиться, что ее обнаженность приведет к разрушениям. Крыша и окна, когда они наконец появятся, станут великим завершающим штрихом, но, по правде говоря, эта церковь была готова к использованию с того самого момента, как возник ее замысел. Она никогда не станет герметичным бункером вроде базы СШИК. Крыша нужна ей, чтобы защититься от ливня, но воздух внутри будет таким же, как и воздух снаружи, а пол так и останется утоптанной землей. В этой церкви никогда не будет драгоценных безделушек или непрочных тканей, которые могут пострадать от воздействия погоды; оазианцы относились к этому месту лишь как к точке, в которой сходятся вместе тела и души, что служило хорошим предзнаменованием их роста во Христе.