Альманах немецкой литературы. Выпуск 1.

Вы думаете так потому, что там выступают с докладами одни историки? И не только они. Приглашены также воинствующие анархисты, которые доложат об определенных теоретических и практических вопросах анархизма.

В будущем революционном движении вы видите больше черных флагов, чем красных?

По крайней мере, черных столько же, сколько и красных.

Никакой ясности не удалось добиться в вопросе отхода Б-а от революционного движения. В исследованиях анархизма по этому вопросу существует жуткая спекуляция, потому что почти все документы утеряны. Некоторые из опубликованных полны противоречий. Объяснение Б-а было напечатано 12 октября 1873 г. в бюллетене «Comité fèdéral Jurassieu» [15] «Федеральный Комитет Юры» (франц.). . Никто не верил, что он пришел к своему мнению добровольно; одни приняли это за хитрость, другие — за разочарование, некоторые видели причины в начинающейся душевной болезни, иные — в попытке самоубийства, многие выдвигали предположение, что к этому его принудил Кафиеро. В «Memoire justcatif» [16] «Справедливые воспоминания» (франц.) Б-а, составленных им 28 и 29 июля в Шплюгене, Б. объяснял, что это его право и долг — отдаться любому революционному движению, и при этом он говорит также о самом желательном конце — умереть во время большого революционного штурма. Эти «Memoire» никогда не были опубликованы, они перешли во владение Гильома, который держал их (возможно, под воздействием Кафиеро) в секрете. В приступе депрессии Гильом сжег в 1899 г. большую часть своих рукописей, и среди них всю переписку с Б. и документы Интернационала. «Memoire» находились среди них. Отрывки копии, которую тайно изготовил молодой друг Б., Беллерио, мог предоставить Неттлау.

Сплошные тайны и противоречия.

25 сентября 1874 г. в Neuchâtel на собрании федерации Юры Б. открыто объяснил свой окончательный уход. Несколько дней спустя он занес в свой дневник: Окончательный и полный разрыв. (Rupture [17] Разрыв (франц.). )… Итак, никакого добровольного отхода… разрыв…

Изучить роль Кафиеро. Здесь, по всей вероятности, разгадка. Почему он устроил ему «Баронату», а через несколько лет отказал ему в ней? Борьба за власть между учеником и учителем? Или начало шизофрении у Кафиеро, вспыхнувшей позднее? В течение 20 лет он находился в одном из миланских сумасшедших домов. А Гильом, которого он иногда называл, например в цитате о Вагнере, «вернейшим из верных»? Почему он скрывал у себя документ, предназначенный для жены Б-а Антонии? И что скрывал его биограф Неттлау, а что он преувеличил? Его работы полны предвзятостей, они вынуждены быть таковыми, против него были направлены не только буржуазные, но и марксистские историографии.

Л. он однажды рассказал, как представил себя человеком, оказавшимся в джунглях, пролагающим путь к источнику с большим трудом и с помощью мачете, а оказавшись на месте, он обнаружил, что источник иссяк.

Он приехал в Neuchâtel, был сентябрь, и накрапывал дождь. Еще из поезда он видел гирлянды огней, простиравшиеся далеко над озером. Пейзаж был ему хорошо знаком. До прибытия оставалось еще несколько минут. «Мы уже прибыли, Беллерио», — сказал он своему юному другу. Отложив в сторону книгу, которую читал, он попытался встать, Беллерио помог ему. Поднявшись, шляпой он почти коснулся потолка, огромная борода обрамляла его мясистое, несколько одутловатое лицо. В коридорах уже толпились пассажиры. Беллерио поставил дорожную сумку на скамью, он все убрал в нее: книгу, платки, грелку и плед. Б. глядел в окно, ясно были видны освещенные окна нового здания почтамта, а рядом черный квадрат библиотеки. Поезд затормозил, и обоим пришлось крепко держаться, чтобы не упасть. Б. вцепился в мягкую обивку, он тяжело дышал. Путешествие утомило его. Без Беллерио он был совершенно беспомощен. Встретят ли их друзья с гор и проводят ли с вокзала? Он сообщил Гильому, когда прибывает поезд, но не был уверен, что письмо пришло вовремя. Раньше он любил ездить в Neuchâtel, он всегда радовался прогулкам к морю, разговорам с Гильомом в его маленькой квартирке на rue Neubourg, поездке в La Chaux de Fonds к часовых дел мастерам. Сегодня все было немного по-другому. Он хотел остаться только на один день, чтобы огласить перед собранием федерации Юры объяснение своего ухода. Он с большим удовольствием остался бы в Локарно, а обо всем сообщил бы им письменно, однако Кафиеро настоял на том, чтобы он объявил лично во избежание кривотолков. Поезд резко остановился. Беллерио протянул ему пальто, Б. накинул его на плечи и поправил шляпу, чуть съехавшую набок. Он не желал оставаться ни на день больше, хотя Гильом пытался уговорить его на это. Придется попрощаться с Юрой; здесь, куда он когда-то вложил столько надежд, теперь нужно говорить об окончании и об отречении… Они сошли с поезда и оглянулись вокруг; никто из друзей не пришел. Платформа блестела в свете карбидных фонарей, и массивная фигура Б-а отбрасывала огромную тень на мокрую мостовую. Беллерио подозвал носильщика. «К гостинице «Терминус», — сказал он. И они немного прошли пешком по вокзальной площади. Б. знал эту гостиницу, в ней он всегда жил, когда приезжал поездом. А когда он приезжал в экипаже, то останавливался в гостинице при почте, внизу у озера. Из «Терминуса» открывался самый красивый вид, далеко, до самых бернских Альп, а с другой стороны высились известково-серые хребты Юры. Теперь было темно, в городе виднелось совсем мало огней; далеко внизу над озером простиралась черная манящая пропасть.

Б. приехал в Невшатель, было 24 сентября 1874-го, и немного накрапывал дождь.

Ему хотелось зафиксировать некоторые картины.

Например, эту.

Телега, нагруженная сеном, на какой-то улице в Болонье. (Киношумы.) Конский топот. Скрип колес. У обочины дороги два итальянских солдата, машут. Голоса, визг тормозов, замирание шума, затишье. Впереди, на облучке, крестьянин, он чуть наклонился в сторону солдат, которые что-то спрашивают, один поднял руку. Крестьянин на козлах натягивает вожжи, щелкает языком, лошадь приходит в движение. Опять шум, как недавно, солдат отходит, исчезает из виду; повозка с сеном уменьшается, шум становится тише, дома по сторонам улицы исчезают из виду.

(Потом звук нарастает снова.) Телега увеличивается в размерах, останавливается, мужчина поднимается с козел, отходит назад, отодвигает в сторону сено, становится видна голова другого мужчины, она приближается, две руки выныривают из сена, потом оттуда вылезает мужчина, потом стоит на улице, немного покачиваясь, поддерживаемый крестьянином. Он стряхивает сено с костюма, с волос, вытаскивает из бороды. Он кашляет. Потом забирается на сиденье впереди рядом с возницей. Они едут дальше.

(Монтажный стык.) Телега останавливается перед деревянной гостиницей в Сан-Фермо. Двое мужчин выходят к двери, они машут. Старик спускается с повозки, мужчины подскакивают к нему, поддерживают, затем обнимают его. (Звук пропадает.) Двое ведут старика по ступеням наверх в комнату. Они разговаривают. (Видна лишь их жестикуляция.) Один показывает ему рясу католического священника. Старик отмахивается обеими руками, но его движения неторопливы и замедленны. Один из мужчин подает ему корзинку с куриными яйцами. Тут старик разволновался, он резко отталкивает руку с корзинкой, несколько яиц падают и разбиваются. Старик даже не смотрит на них. Он берет рясу и держит ее перед собой, она ему как раз. Лицо у него кривится.