Альманах немецкой литературы. Выпуск 1.

Откуда такой переворот в чувствах у Б.?

Утин сообщает, будто бы Б. навещал Нечаева в Женеве, чтобы уговорить его снова отправиться в Лугано. Он больше не мог жить без него. Нечаев только посмеялся и объяснил ему, что намерен впредь оставаться в Женеве, может, позже отправится в Лондон, чтобы работать для возобновления «Колокола». Б. всячески уговаривал его поехать с ним, умолял и даже плакал. Нечаев оставался тверд и обозвал его «стареющей сиделкой революции с местожительством в Тессине».

Не стоит ли отнестись к свидетельству Утина с осторожностью? Не получил ли он задания от Маркса собрать компрометирующий материал на Б., чтобы исключить его из Интернационала?

К тому же периоду времени относится письмо Стемпковского, в котором он упоминает, что вынужден был дать двести франков Нечаеву, так как тот угрожал, что бросит его и уедет в Лугано к Б.

Тот ли это Стемпковский, который выдал Нечаева швейцарской полиции?

Да. Это, очевидно, произошло из ревности. Нечаев бросил его и ушел к Салье. Насколько неточны вообще источники, ясно хотя бы из того, что до сих пор мы не знаем наверняка, как все-таки звали этого поляка, в литературе встречается три написания фамилии: Стемпковский, Стемковский и Степковский.

Б. жаловался на похищенные письма. Что же произошло?

Нечаев, когда был в Женеве с Б., присвоил себе его именную почтовую бумагу, чтобы написать конспиративные письма и разослать их по всему свету. Он утверждал, что в Москве основано тайное революционное общество. Он получил в распоряжение для общества от Б. Бахметьевский фонд в сумме 12 500 франков. Но этого общества никогда не существовало. Позже Нечаев признался в своей «выдумке». Письма того времени могли бы его выдать, потому-то он и забрал их из квартиры Б. Жил он действительно бедно и наверняка истратил деньги не на себя.

Пытался ли Нечаев шантажировать Б.?

Этому нет никаких доказательств.

Б. высказывается в этом смысле во многих письмах.

Б. любил преувеличивать, особенно в последние годы жизни.

А как было дело с деньгами для перевода «Капитала» Карла Маркса?

Нечаев сообщил на именной почтовой бумаге Б-а русскому издателю, для которого Б. должен был сделать перевод первого тома «Капитала», что тот не может продолжить работу, поскольку всего себя посвятил революционному делу…

Фальсификатор.

Нечаев тогда действительно серьезно так считал. В том же письме он предлагает вернуть — из своих собственных средств — издателю уже заплаченный Б. аванс. Это письмо передано Марксу, который попросил Утина зачитать его на конгрессе Интернационала.

Нечаев разочаровался в Б.?

Да. Но позже. Нечаев посвятил себя практике революции и хотел освободить Б. от обязанностей перед теорией революции. Он жил революционной практикой, и для него было само собой разумеющимся обходиться без житейских забот. Однако Б. не хотел и не мог поступать так же, как он.

Я не хочу быть «Я»

Я хочу быть «Мы»

Так как я повторяю тысячу раз

Только при этом условии мы победим

Победит наша идея

Бакунин

План биографии Нечаева

Приезд Нечаева в Женеву.

Встреча с Бакуниным.

Стихотворение Огарева « Студент ».

Посещение Герцена.

Возвращение в Москву.

Тайное революционное общество.

Топор, кинжал и револьвер.

Убийство студента Иванова.

Бегство.

Язык анархии.

Нечаев у Бакунина в Женеве.

Совместная работа над «Катехизисом революционера».

Ссора из-за Бахметьевского фонда.

Разоблачение Утина на заседании Интернационала в Гааге.

Разрыв Бакунина с Нечаевым.

Цюрих: Стемпковский, Салье, Халдин (Йозеф Конрад).

Арест 14 августа 1872 г. в Цюрихе и выдача в Россию.

Агитация в тюремном заключении.

Планы побега.

Смерть в Шлиссельбургской крепости в 1882 г.

Влияние «Катехизиса».

Принцип разрушения.

Нечаевцы. Нигилисты.

Как это могло бы продолжаться.

Б. называл Нечаева в своих письмах: Мой малыш, мой Сергей, boy [20] мальчик (англ.). , мой маленький boy, маленький тигр, мой дикий зверь.

Он читал, что Б. за годы подполья так привык к конспиративной работе, что и позже не мог избавиться от этой привычки. Так, он говорил о тайных обществах, которых никогда не существовало. Он даже выдумывал членов этих обществ. Своего друга Огарева он принял в качестве сотого члена организации «Народная воля»… Он даже завел списки с фальшивыми именами. После появления первой книги «Капитала» он подумал о том, чтобы наградить автора орденом. Для этого он придумал герб. Топор и молот. Позже он отверг эту идею. Его новый проект: серп и молот.

Когда Победносцев вернулся в Россию, он взял с собой этот знак. 3 марта 1881 г. он писал Эррико Малатесте: «Царь Александр II мертв. Его жизнь окончена в свинце, динамите, ненависти, крови и огне. Люди повалили в церковь, они поют и плачут. (Совершивший покушение повешен на Семеновском плацу.) Очень немногие думают о революции. Но когда-нибудь, и я чувствую, что это будет длиться недолго, наш знак заменит крест. А люди здесь станут только и делать, что петь…».

Вот уже больше года он сидит над книгой. Но писать он начал лишь несколько недель назад. Первое время он отдал исключительно изучению источников. Он накапливал записи, замечания, проекты; цитаты, фотокопии… Он не знал, как начать. Одно время он думал, что если только интенсивно и достаточно долго заниматься темой, то в один прекрасный день узнанное (передуманное) соберется само собой и начало придет само собой… Но этого не произошло. Он ждал. Он придумывал новые зачины. Это было самое неплодотворное время. Потом он стал писать что попало. Но уже во время писания почувствовал неловкость. Страница за страницей оставались приблизительными. Когда он прочитывал написанное, его охватывала удвоенная скорбь, которая исчезала лишь тогда, когда он начинал писать заново. Все это было выдумано, далеко, абстрактно, исторически; ему не принадлежало. Иногда он спрашивал себя, тот ли он человек, который тогда на площади Бетховена произнес речь о чрезвычайных законах перед пятитысячной толпой, ему казалось теперь, что он уже не является тем человеком, он вытащил брошюру из-под книг и газет и раскрыл ее, там было напечатано его имя, но во время чтения он заметил, что это не его слова, не его предложения, во всяком случае, не теперешние, это вообще не его голос. Он порвал тетрадку.

Он опять уселся за маленький мраморный столик, он хотел начать сначала и писать по-другому, совсем по-другому. Через минуту он встал, взял какую-то книгу, полистал ее, прочел пару строк, потом несколько страниц, положил ее обратно. Он опять писал, писал всю ночь напролет, а утром увидел, что сделано не больше двух страниц, заполненных маленькими черными кругленькими буковками. Он еще раз прочел то, что было на бумаге (он переутомился, глаза болели, во рту пересохло), теперь ему больше понравилось, но он все-таки еще не был удовлетворен, это должно быть по-другому, совсем не так, как он писал до сих пор.