Мэтью Томас - Мы над собой не властны

Эйлин не чаяла, как бы поскорее отделаться. Плохо, если они решат, что Эд совсем неуправляем. Пусть стыдят, позорят, лишь бы не забрали его.

— Ваш муж расхаживал по проезжей части напротив церкви, — негромко сообщил сержант Гарджер. — Останавливал автомобили, махал руками. Образовалась пробка до самой станции. Когда мы к нему подошли, стал буянить.

— Простите...

— Мы бы его арестовали за нарушение общественного порядка и сопротивление при аресте, если бы не увидели браслет. Насколько удалось выяснить, он искал дорогу домой. — Сержант закинул в рот мятную лепешечку, предложил Эйлин. — Я так понял, у него Альцгеймер?

— Да.

— Он же еще молодой.

— Пятьдесят четыре.

— И это не первый такой случай, верно?

Эйлин молча кивнула.

— Он у вас выходит в город?

— Нет-нет. Это исключение.

— Неприятности никому не нужны. Если ваш муж представляет угрозу для себя или для окружающих или же если вы не в состоянии создать для него безопасные условия...

— Я знаю закон. Я работаю медсестрой.

— И выпускаете его одного из дому?

— Обычно с ним находится сиделка, но недавно нам пришлось с ней расстаться. Я пока еще не нашла замену. На всякий случаю надеваю ему браслет. Сама я с ним сидеть не могу — у меня работа.

— Вы не думали поместить его в лечебницу?

— Пока возможно — нет.

— Может, родственники помогут?

— Нет, — сказала Эйлин.

— Совсем никого родных?

Эйлин подумала о Коннелле. Она надеялась, что в университете мальчик повзрослеет, а он даже отца поздравить на день рождения не может без напоминания.

— У нас есть сын, но он учится в университете, далеко отсюда. Летом у них любительский спектакль. Я не могу требовать, чтобы он приехал домой.

— Миссис Лири, знаете, что я думаю? Извините, конечно.

— Что?

— Можете потребовать, еще как.

Ночью в постели Эйлин вспоминала, как сержант Гарджер на нее смотрел. В последнее время она часто видела такое выражение лица у мужчин — посыльных, мастеров по ремонту, — когда те приходили к ним в дом и видели, в каком Эд состоянии. У Эйлин прибавилось несколько морщинок, а недавно, глядя в зеркало, показалось, что и щеки чуть-чуть обвисли, однако она все еще оставалась привлекательной и пробуждала в мужчинах, даже совсем необразованных, рыцарские чувства. Она завела привычку с порога объяснять, что с Эдом. Он так гордился своим нелегко доставшимся умением что-то в доме чинить — ему будет мучительно, если мастера своего дела, которых он всегда уважал, станут считать его обычным безруким неумехой.

Они смотрели на нее с жалостью — а иногда и не только с жалостью. На Эда старались вовсе не смотреть. Разговаривали при нем, понизив голос, и от этого становились похожи на заговорщиков.

Эйлин не могла не признаться самой себе, что откликнулась на внимание сержанта Гарджера. Правда, ответила строгим взглядом, и все-таки ее грызла совесть. Когда Эд провел рукой по ее плечу, Эйлин повернулась на другой бок и заснула.

В день первой общей репетиции Коннелл с Дженной договорились встретиться заранее у «Медичи». Коннелл с первого раза не решился войти, обошел вокруг квартала, потом наконец собрался с духом и вошел. Дженна сидела в дальнем углу.

— Извини, я опоздал...

На первом чтении пьесы Дженна в роли Пэка стала настоящим открытием — диковатая и страстная. Коннелл свои реплики читал буднично, без выражения, и неожиданно попал в тон роли — ему достался Дудка, починщик раздувальных мехов, которому по пьесе-внутри-пьесы поручают исполнять роль Фисбы. Сам Коннелл хотел думать, что прекрасно сыграл бы Оберона в паре с Дженной—Пэком, однако режиссер считал иначе. Оберон достался старшекурснику, от которого млела половина труппы, в том числе и Дженна. Когда режиссер объявил, что Фисба появится на сцене в розовом бальном платье, громче всех смеялся Оберон.

— Да ничего страшного. — Дженна наклонилась над рюкзаком, так что длинные рыжие волосы заслонили ее лицо. — Вот, держи, и пойдем.

— Подожди секунду! — испугался Коннелл. — Дай я сяду.

Скрипнув суставами, он опустился на сиденье напротив. Нервная энергия, которую Коннелл весь день носил в груди, тяжелым комом осела в животе. Дженна не передумает. Будь все дело в том, что Коннелл ей изменил — забылся минутной страстью в предрассветный час, — Дженну еще можно бы вернуть. К эгоцентризму бодрых молодых людей она относилась на редкость терпимо, даже с каким-то умилением. Но измены не было. Наоборот, Коннелл, должно быть, надоел Дженне своим постоянством. Он в ней нуждался, и эта зависимость, геологическими наслоениями откладываясь у ее ног, заслонила от Дженны самого Коннелла.

— Мы еще успеем выпить кофе, — сказал Коннелл. — И поговорить.

— Кофе так кофе.

Дженна махнула официанту, прелестно хмурясь, как всегда делала, занимаясь какими-нибудь обыденными вещами. Неспроста она так легко согласилась; их отношения для нее уже ушли в прошлое.

— А о чем ты хотел поговорить?

— Так, вообще.

Не мог же он прямо сказать: умоляю, не уходи от меня.

Они сидели и молчали. Коннелл выковыривал ножом воск от свечи, который скопился в одной из канавок, избороздивших стол трудами многих поколений студентов. Смотреть на Дженну Коннелл не мог.

— Как твой отец? Ты поедешь домой?

Коннелл побарабанил пальцами по столу:

— Не обязательно. Могу и остаться, если это что-нибудь изменит.

— Поезжай, тебе надо быть там.

— Мне так плохо без тебя, — не выдержал Коннелл. — Не знаю, как я буду.

— Тебе нужно посмотреть в лицо своим страхам. Ты прячешься от чего-то.

— Прости...

Дженна поджала губы:

— За что?

— За то, что ничего не приготовил тебе ко дню рождения. За все, что я делал неправильно.

Она засмеялась:

— Ты только одно сделал неправильно: зря позвал меня замуж. А я зря не ответила сразу «нет».

Глянув на часы, она вытащила из сумочки запечатанный конверт:

— Можно я наконец отдам это тебе?

Конверт чуть выпирал в центре — из-за кольца. У Коннелла сдавило грудь.

— Рано нам еще жениться, — сказала Дженна. — Девятнадцать лет всего! Не надо было мне вообще брать у тебя кольцо. Наверное, я просто была в шоке.

Коннелл молча водил ножом взад-вперед, стараясь углубить бороздку, но тупое лезвие не давало эффекта.

— Нельзя все время быть таким серьезным! Давай веселиться и радоваться жизни!

— У нас бы получилось, — сказал Коннелл.

— Давай попросим счет. Опаздываем уже. — Дженна погладила его по руке и завертела головой, высматривая официанта. — Сколько раз мы с тобой здесь так хорошо разговаривали...

Коннелл сидел в безмолвном отчаянии.

— Не то что сегодня, мистер Язык-проглотил! И мистер Иа-Иа, и разные другие животные, я их не буду называть.