Мэтью Томас - Мы над собой не властны

Наконец Коннелл почувствовал, что уже насмотрелся. Хотелось есть. Пожалуй, в маминых словах насчет любования лесами была своя правда — занятие, конечно, дико скучное, но хотя бы не надо, щадя чувства отца, изображать неослабевающий интерес. Посреди большого зала со стеклянными витринами и толпой посетителей отец вдруг остановился:

— В следующий раз мы придем сюда в тот день, когда здесь будут открывать доску, посвященную тебе.

Коннелл ждал иронического смешка, но отец был серьезен.

— Да, конечно, пап, — скорчил гримасу Коннелл. — Само собой.

Может, он и пробьется в школьную команду, но ничего больше при его способностях ему не светит, и отец это прекрасно понимает.

— Послушай меня, — сказал отец. — Я хочу тебе сказать кое-что важное.

Рядом стояла хорошенькая девчонка с родителями и младшим братом — они разглядывали чьи-то старые бейсбольные перчатки в витрине.

— Прямо здесь? — спросил Коннелл.

— С тобой что-то происходит. Я беспокоюсь — может, потому, что в твоем возрасте пережил нечто похожее. Я без всякой необходимости осложнял себе жизнь. По-моему, ты ожесточился. Ты замыкаешься. На самом деле ты совсем другой — открытый и чудесный.

— Да ладно, пап! — Коннелл выставил перед собой ладони, пытаясь остановить отца.

— Ты понимаешь, о чем я?

— Не знаю. Да все нормально, пап, не волнуйся. У меня все хорошо.

— Ты сам хороший, — сказал отец. — Не просто хороший — замечательный. Я точно знаю, поверь. Но по какой-то причине ты замыкаешься в себе.

— Пап, это ты из-за того, что я сказал, якобы у тебя изо рта пахнет?

Отец рассмеялся:

— Послушай, я тебя попрошу кое-что сделать. Возможно, тебе это покажется немного странным. Сделаешь это для меня?

— А что делать-то?

— Пообещай, если ты мне веришь.

— Мне за это потом не будет стыдно?

— Никто не узнает, кроме нас с тобой.

— Ну хорошо! — Коннелл хлопнул себя по ноге. — Сделаю, конечно.

— Жизнь будет тебе подбрасывать разные гадости, и ты, естественно, будешь злиться. Прошу тебя, не позволяй этой злости захватить тебя целиком и не забывай, на что ты на самом деле способен. Для этого мы сейчас проделаем небольшое упражнение.

— Пап, ты вообще здоров? То есть, я хотел сказать, у тебя все хорошо?

— Все в норме. Ты готов?

— Угу.

Коннеллу стало по-настоящему любопытно.

— Вот что надо сделать: постарайся поверить — всем нутром, до самых печенок поверить, что, когда мы придем сюда в следующий раз, здесь повесят мемориальную доску в твою честь.

Это было уже слишком.

— В каком смысле? — спросил Коннелл.

Та хорошенькая девочка прошла мимо него. Их взгляды на мгновение встретились.

— Т-ш-ш! — сказал папа. — Закрой глаза.

Коннелл зажмурился.

— Слушай, что я говорю: когда мы в следующий раз придем сюда, здесь будет висеть доска, посвященная тебе. Постарайся ощутить это как реальность, хотя бы на минуту.

— Ладно, — сдался Коннелл.

В нем пробудился азарт. Отец говорил так уверенно! Хотелось поверить, что отец — вроде ясновидящего.

— Прочувствуй это как следует. Всю свою спортивную карьеру ты был питчером команды «Нью-Йорк Метс». Тысячи раз слышал, как по громкоговорителю объявляют твое имя. Слышал восторженные крики болельщиков. Бывало, тебя и освистывали. Ты играл на траве, играл на синтетическом покрытии. Вывихнул плечо, выбил локтевой сустав, разбил к чертям костяшки пальцев, но оно того стоило. Перед каждым матчем на родном стадионе ты занимаешь места на трибуне для своих детей. Для жены. И сейчас ты смотришь на памятную доску, а на ней — твое лицо. Тебе кажется, что на портрете ты сам на себя не похож, но это точно ты — внизу подписано твое имя и проставлен твой номер.

Отец говорил так, словно речь шла не только о бейсболе. Он хотел, чтобы Коннелл понял: отец в него верит.

И Коннелл вдруг действительно прочувствовал, как это — совершить нечто необыкновенное, принести радость тысячам людей. Он никогда не позволял себе мечтать о таком. Открывать глаза не хотелось.

— Почувствуй как следует, — продолжал отец. — И запомни это чувство. Оно не менее реально, чем любые события в твоей дальнейшей жизни. Запомнишь?

Коннелл кивнул, не открывая глаз.

— Дай волю воображению, — сказал отец.

Коннеллу казалось, что он мысленно раскрывается, как цветок. Если не бояться представить себе невозможное — например, что он станет игроком высшей лиги и прославится, — тогда уже не обязательно испытать это в реальности. Это уже твое, как и все, чего душа пожелает.

— Я понял, — сказал Коннелл.

Мимо шли люди, и он, не подглядывая, знал, как они одеты, какие у них лица.

— Ощущаешь себя всесильным?

— Да, — сказал Коннелл.

И не соврал. Он словно вышел за пределы времени.

— Все еще злишься?

— Нет.

— Боишься?

— Нет.

— Я тебя люблю, знаешь?

— Да.

— Открой глаза, — сказал отец.

Но Коннелл еще немножко постоял зажмурившись. Что-то подсказывало, что это мгновение больше никогда не повторится.

— Пойдем, мама ждет, — сказал отец.

Кухонные шкафчики установили в пятницу. Эйлин вернулась домой после бесконечной рабочей недели, увидела белоснежные шкафчики, прислонилась к «острову» посреди кухни, о котором давно мечтала, и огляделась, не скрывая восторженного изумления. Потом бросилась открывать дверцы, несколько раз провела рукой по стенкам изнутри — просто ради удовольствия гладить полированную поверхность. Скорей бы теперь в магазин за продуктами! С того самого дня, когда начались работы в кухне, Эйлин предвкушала, как загрузит в шкафчики новые запасы.

Утром приехал мастер с тяжелыми столешницами. Эйлин выбрала искусственный камень — гранит слишком дорог, а пластиковых столешниц она больше ни за что не потерпит. В последнюю минуту перезвонила и все-таки заказала гранитные.

Эйлин сперва хотела полюбоваться, как будут устанавливать столешницы, но, глядя, как мастер с помощниками тащат неподъемные плиты вверх по склону к черному ходу, поняла, что лучше увидеть кухню уже готовой словно по волшебству. Похожее ощущение она испытывала в детстве, когда приходила из школы и, увидев на ковре параллельные полоски примятого ворса, догадывалась, что мама без нее пылесосила.

Эйлин обошла весь супермаркет, складывая в тележку всевозможные продукты. Тележка мигом наполнилась до краев. Пришлось расплатиться, уложить продукты в багажник и вернуться за новой порцией. После второго круга не только багажник оказался забит под завязку, но и задние сиденья, и пассажирское, и на полу в машине тоже были свалены продукты. Смотреть можно было только прямо вперед и в боковое зеркальце. Мотор надрывно взревывал.

Остановив машину возле дома, Эйлин погудела, вызывая на помощь Коннелла. Поручила ему тащить сумки, а сама побежала в кухню и залюбовалась на сверкающие столешницы. Прошлась взад-вперед, ведя рукой по холодной поверхности и поражаясь, как она все не кончается и не кончается.