Пол Боулз - Пусть льет

— Ох, черт. Это не важно. — Даер пытался выглядеть дружелюбно. — Поверю вам на слово. Если какая-то ошибка, мы, наверное, знаем, где вас найти.

Второй, по виду слегка обидевшись, когда услышал последнюю фразу, отвернулся и вытащил большой лист сияющей сине-белой оберточной бумаги со словами «Галереи Лафайетт», напечатанной на ней через равные интервалы. С профессиональной сноровкой он сделал симпатичную упаковку и перевязал куском безупречной белой бечевки.

— Вот, прошу, — сказал он, отходя на шаг и слегка кланяясь. — И когда будете писать мистеру Эшкому-Дэнверзу, пожалуйста, не забудьте передать ему привет от моего отца и мое почтение.

Даер поблагодарил его и вышел на улицу, крепко держа сверток. Полдела, во всяком случае, сделано, подумал он. Когда он съест что-нибудь, «Креди Фонсье» откроется. Он прошагал по Соко-де-Фуэре к итальянскому ресторану, где ел накануне вечером. Связки больших замызганных белых купюр совсем не походили на деньги; цвет у денег — зеленый, и настоящие банковские билеты малы и удобны. Для него не было новым ощущение держать в руках крупную сумму банкнот, которые ему не принадлежали, так что мысль об ответственности не вызывала у него недолжной нервозности. В ресторане он положил сверток на пол у своей ноги и за едой время от времени поглядывал на него. Не когда-нибудь, а сегодня, думал он, ему хотелось бы стать свободным, взять напрокат небольшой автомобиль со складным верхом, быть может, и выехать на природу с Хадижей, а еще лучше — прыгнуть на поезд и просто ехать в Африку, до конца линии. (А оттуда? Африка — большая, она сама что-нибудь предложит.) Он даже удовольствовался бы еще одним паломничеством на пляж и на сей раз вошел бы в воду и немного размялся. Вместо этого лучшая часть дня будет занята визитами в «Креди Фонсье» и отель «Атлантиду», а Уилкокс найдет к чему придраться и наорет на него, как только узнает, что деньги благополучно в банке. Он решил сказать ему, что проходил мимо лавки Рамлала и видел, что она закрыта, три раза, а не два.

В несколько минут третьего он встал, взял сверток и расплатился по счету с коренастой patronne , [93] Хозяйка (фр.) . стоявшей за стойкой бара у двери. Выйдя на ослепительный солнечный свет, немного пожалел себя в такой день за взятые обязательства. Когда он дошел до «Креди Фонсье», двери его были открыты, и он вступил в затрапезный сумрак его публичного зала. За железной решеткой окошек виднелись счетоводы, сидевшие на высоких табуретах за своими хаотичными столами. Он двинулся вверх по щербатой мраморной лестнице; его позвал обратно марокканец в форме.

— Мистер Бензекри, — сказал он.

Марокканец пропустил его, но посмотрел вслед с подозрением.

Темно-желтые стены маленького кабинета были обезображены ржавыми пятнами, что чудовищно расползлись от потолка до пола. Мистер Бензекри сидел в громадном черном кресле и выглядел еще печальнее, чем при их встрече в кафе «Эспанья». Он очень медленно кивал, разворачивая коробку, словно говоря: «Ах да. Опять считать эти грязные бумажки и заниматься ими». Но, увидев тщательно перевязанные пачки внутри, он резко взглянул на Даера:

— Пятифунтовые? Мы не можем их принять.

— Что? — Громкость собственного голоса удивила Даера. — Не можете принять? — Он увидел, как пускается в нескончаемую череду походов между раздражительным Уилкоксом и улыбчивым Рамлалом.

Тем не менее мистер Бензекри был очень спокоен.

— Пятифунтовые купюры, как вам известно, здесь вне закона. — Даер собирался его перебить, возмущенно апеллируя к собственному незнанию, но мистер Бензекри, уже оборачивая коробку сине-белой бумагой, продолжил: — Шокрон вам это обменяет. Даст вам песеты, и мы купим их за фунты. Мистер Эшком-Дэнверз, конечно, желает фунтов на своих счетах. На обмене он потеряет в два раза больше, но уж простите. Эти купюры в Танжере нелегальны.

Даер по-прежнему не понимал.

— Но отчего вы решили, что этот человек… — замялся он.

— Шокрон?

— …С чего вы взяли, что он станет покупать нелегальные платежные средства?

Слабая краткая усмешка тронула меланхоличные губы мистера Бензекри.

— Он их возьмет, — тихо сказал он. И вновь откинулся на спинку, глядя прямо перед собой, точно посетитель уже вышел. Но затем, пока Даер забирал опять аккуратно перевязанный сверток, он сказал: — Постойте, — подался вперед и накарябал в блокноте несколько слов, вырвал листок и протянул ему. — Отдайте это Шокрону. Возвращайтесь до четырех. В четыре мы закрываемся. Адрес на верху листка.

«Много мне от этого пользы!» — подумал Даер. Он поблагодарил мистера Бензекри и спустился, вышел на Соко-Чико, где опускали полосатую маркизу над террасой кафе «Сентраль», чтобы защитить посетителей от жаркого дневного солнца. Там он подошел к местному полицейскому, важно стоявшему в центре пласы , и спросил, как ему пройти к калье Синагога. Та была поблизости: вверх по главной улице и налево, так он понял по жестам. Вся надежда сходить на пляж пропала. Следующий солнечный день, как этот, может случиться еще через две недели; нипочем не скажешь. Про себя он выругал Рамлала, Уилкокса, Эшкома-Дэнверза.

Контора Шокрона располагалась на вершине лестничного пролета, в захламленной комнатенке, выступавшей над узкой улочкой снизу, и седобородый Шокрон, смотревшийся очень солидно в длинном черном одеянье и ермолке, которые носили в здешнем обществе евреи постарше, просиял, прочтя записку Бензекри. По-английски вместе с тем он почти не говорил.

— Покажи, — сказал он, тыча в коробку, которую Даер открыл. — Сядь, — предложил Шокрон, снял с коробки упаковку и быстро принялся считать купюры, время от времени увлажняя палец кончиком языка.

«Они с Бензекри, вероятно, жулики», — тягостно подумал Даер. Но все равно ценность фунта в песетах объявлялась на грифельных досках каждые несколько шагов вдоль по улице; обменный курс не мог слишком отклоняться. А может, и мог, если фунты нелегальны. Даже если сами купюры имели силу, само их присутствие здесь было результатом нарушения закона; не было никакой возможности обратиться к властям, какие бы курсы обмена ни пришли в голову Шокрону и Бензекри. Внизу на улицах долгие крики медленно проходившего мимо торговца сластями звучали как религиозные распевы. Умелые пальцы мистера Шокрона продолжали перебирать уголки банкнот. Иногда он поднимал какую-нибудь к свету, поступавшему через окно, и, прищурившись, рассматривал. Покончив с пачкой, он скрупулезно вновь ее обвязывал, ни разу не посмотрев на Даера. Наконец сложил все пачки обратно в коробку и, взяв клочок бумаги, который ему прислал мистер Бензекри, перевернул его и написал на обратной стороне: 138 песет. Бумажку он подвинул Даеру и уставился на него. То было немного выше уличного курса, который колебался от 133 до 136 за фунт. По-прежнему подозревая, кривясь и жестикулируя, Даер сказал: