Бенджамин Констэбл - Три жизни Томоми Ишикава

– Становится все хуже.

– Бабочка, я люблю тебя, – произнес отец еще медленнее. – Ты знаешь, что такое любовь?

– Нет. Сомневаюсь, что она вообще существует.

– Очень жаль. Надеюсь, ты однажды узнаешь – и поймешь, что за удивительное чувство любовь.

– Да, это красивое чувство. Но лично я думаю, что мы просто животные, которые пытаются спасти свою шкуру, ну или продолжить род. Мы – большие куски мяса, движимые эгоизмом, жаждой физических удовольствий и химическими импульсами, которые толкают нас к размножению. Гормоны вызывают эмоции, и мы защищаем наших детенышей. Вот что такое, по-моему, любовь. Мы считаем себя высшими существами, а на самом деле мечемся, находясь в плену животных тел и суеверий. Это все чистая биология.

– Может быть, ты и права, – сказал он.

– Так оно выглядит.

– Тебе не кажется, что мы впервые разговариваем с тобой по-настоящему?

– Пожалуй.

И вот, как ни странно, за несколько минут до его смерти мы с отцом наладили какое-то подобие контакта. Вряд ли я могла требовать большего.

Я порылась в кухонном шкафу и нашла свечи. В нише за домом оказалось множество канистр с пропаном. Я притащила одну из них внутрь и открыла краник.

– Ты еще не спишь, папа?

– М-м-м…

Папина голова свесилась набок. Я зажгла свечи и поставила подальше от него, на стол, а потом поцеловала отца в лоб.

– До свидания, папа, я ухожу.

Я села в машину и уехала.

Откуда-то налетел ливень, но сквозь пелену дождя сияло солнце, играя в каждой капле. Отец стучал в дверь дома, боясь вымокнуть. Он был еще ребенком. Ему отвечал женский голос:

– Я не могу тебя впустить. За тобой пришла злая лиса. Ты обидел лис. Иди туда, где они живут, и проси прощения.

– Но я не знаю, где они живут! – крикнул мальчик.

– В такие дни бывает радуга, – сказала женщина. – Лисы живут под радугой.

И он побрел по лугу, полному цветов, и впереди, на небе, действительно появилась многоцветная дуга. Он чувствовал запах дождя, земли, цветов. Столько прекрасных ярких цветов.

Дом был еще виден. Я остановилась, вышла из машины и стала смотреть. Вдалеке, за волнами жара, маячило его отражение – а потом полыхнул огонь. Дыхание перехватило. По лицу потекли слезы. По пыльной пустыне прокатился низкий рокот, и на том месте, где стоял дом, взвился гриб взрыва. Я вытерла лицо о футболку и ощутила прилив энергии, подобный теплой волне. Рядом остановилась какая-то машина, окно опустилось. Грузная загорелая чета спросила, не знаю ли я, что случилось.

– Понятия не имею, – ответила я. – Я просто стояла тут, и вдруг бабахнуло.

Через секунду раздался второй взрыв, сильнее прежнего, и пара ахнула.

– Ян, дай-ка камеру.

Я пожелала им удачного дня и уехала, прежде чем они успели меня запечатлеть.

Я знал, что Стритни непременно отзовется, но, когда я на следующее утро зашел проверить почту, письмо оказалось формальнее, чем обычно.

Кому: Бенджамин Констэбл

От кого: charlesstreetny15@hotmail.com

Тема: Впечатлен

Отправлено: 08-27-07 07.21 (GMT -6)

Уважаемый мистер Констэбл, кажется, вы опережаете инструкции, которые мисс Ишикава оставила для вас. Про книжку, лежавшую под деревом на площади Маккартни, вам даже не сказали. Мисс Ишикава, несомненно, была бы впечатлена навыками охотника за сокровищами, которые вы выказываете. Поздравляю, у вас отличная интуиция и уйма решимости.

При случае загляните в отель «Челси». Подсказка такова: низкие деревья где-то высоко.

Низкие, как брокколи.

Удачи.

– Он знал про наш разговор в японском ресторане.

– Да.

У Беатрис был такой вид, будто она кипела гневом, но сдерживалась.

– И он подписался «мистер Ч. Стритни». Я – единственный в мире человек, у которого хватило глупости подумать, будто это имя. Он про меня знает. Знает, что я делаю и когда; а теперь еще знает, о чем я думаю. Он знает все то, что знаешь только ты.

Беатрис несколько раз тяжело вздохнула.

– Кто-то по ее поручению подслушивает, что ты говоришь.

– По чьему поручению?

– Бабочки.

Я огляделся. Долго смотрел по сторонам, но никого не увидел.

– Бабочка мертва, – сказал я. – Но кто-то присылает мне от нее письма, и это ты, ну или ты кому-то помогаешь.

Беатрис прикусила губу.

– Клянусь, я тут ни при чем. Все не так, как тебе кажется.

– А как? По-моему, самое время объясниться.

– Не могу, Бен. – Она подалась вперед и пристально посмотрела на меня. Ее глаза были полны слез, но Беатрис крепилась. – Это не я. Я ничего такого не делаю. Но ты должен понять. Очнись, наконец.

– Что я должен понять?

Она сидела с таким видом, словно больше ничего не собиралась говорить. Я не исключал, что Беатрис сказала правду, и она действительно ничего не делала, но происходившее было как-то с ней связано, и она знала, что происходит. Я с обвинением взглянул на нее, и ей явно стало неловко. Я решил, что вернусь к этому вопросу позже, и перевел дух, ожидая, пока у Беатрис высохнут навернувшиеся на глаза слезы.

– Где находится отель «Челси»? – добродушно спросил я.

– «Челси»… – повторила она, шмыгнула носом и вытерла глаза салфеткой.

– Он что, хорошо известен?

– Ты никогда не слышал про отель «Челси»?

– Нет, извини.

– Удивительно.

– Почему?

– Он знаменит. Там останавливаются художники и музыканты. Если не ошибаюсь, его открыли в конце шестидесятых, и с тех пор он почти не изменился. Там жили многие знаменитости.

– Кто, например?

– Ну, Боб Дилан, Дженис Джоплин. Хендрикс, кажется. Там умер Сид Вишес.

– Покажешь, где это?

Беатрис вздохнула.

– Ладно.

– Ты так только говоришь, а на самом деле, по-моему, тебе совсем не хочется.

– Будет проще, если я пойду с тобой.

Я не стал спорить.

Беатрис перестала быть случайной знакомой, она сама это признала, хотя я понятия не имел, кто она такая. Я ничего не понимал, меня мучило беспокойство. Я не выказывал волнения, потому что Беатрис, казалось, переживала еще сильнее. Она молчала по пути к отелю «Челси» и не смотрела на названия улиц и номера домов. Она хорошо знала дорогу. Я мог бы и догадаться.

Стены вестибюля были увешаны цветными рисунками. На меня уничижительно уставилась лошадиная голова. Сверху свисала какая-та штука на веревке.

– В основном это все отдали в уплату за жилье художники, – пояснила Беатрис.

Мы миновали человека за столиком, который улыбнулся и поздоровался, свернули налево и стали ждать лифт.

– Куда мы идем? – спросил я.

– Ш-ш.

Когда мы вошли в лифт и дверь закрылась, Беатрис сказала:

– Нам надо на крышу.

Мы вышли на десятом этаже и поднялись по лестнице к двери, на которой было недвусмысленно написано, что дверь подключена к сигнализации и проход воспрещен.