Зоэ Бек - Голос крови

Справа от Карлы уже больше года «проживала» супруга одного мюнхенского издателя. Ее муж появлялся у нее раз в месяц в какой-нибудь выходной, притаскивая с собой на свидание трех недовольных детей подросткового возраста. Только ради этих случаев жена сменяла ночную рубашку на дорогой костюм и удосуживалась помыть голову. В другое время ее никто никогда не видел, кроме разве что редких полуночников. Ночами она крадучись выбиралась из комнаты, чтобы заварить себе чаю, иногда – чтобы посмотреть видеофильм. Она сидела в кресле с сальными волосами в заношенном, застиранном махровом халате и смотрела, как правило, романтическую пошлятину, снятую на черно-белой пленке. Обыкновенно Карла при ее появлении уходила к себе, чтобы не смущать женщину, но однажды осталась, и они вместе смотрели, как Джеймс Стюарт старается завоевать сердце Кэтрин Хэпберн. Соседка Карлы безмолвно проплакала весь фильм напролет. Когда фильм кончился, она вложила видеокассету в коробку и, даже не кивнув на прощание, скрылась в своей комнате.

Карла догадывалась, что все женщины находятся под действием медикаментов, как и она сама. Вечером ей давали таблетку, после которой она долго и крепко спала. Она гораздо чаще стала видеть сны, порой даже кошмары, и вставала с непривычным ощущением, что очень хорошо выспалась. Утром ей опять выдавали таблетку, половинную дозу, чтобы за день она не слишком устала. Дни тихо и бестревожно утекали один за другим. Из ее окна открывался прекрасный вид на Цугское озеро, и каждый день ей разрешалось в сопровождении медицинской сестры выходить на продолжительные прогулки подышать чистым, прозрачным воздухом. Прогулки были самым большим удовольствием, она полюбила эту сельскую тишину, горную панораму, и уже сама не понимала, почему с такой неохотой согласилась уехать из Берлина.

Каждый день она ходила на сеанс к психотерапевту. Они разговаривали о ее детстве, о родителях, иногда о браке с Фредериком. О Фелисите они не заговаривали. Карла избегала этой темы. Она боялась, что ей внушат что-нибудь такое, с чем она не может внутренне согласиться. Высказывать эти опасения вслух она опасалась, чтобы ей не приписали манию преследования. По пятницам устраивалось что-то вроде групповой терапии, участвовать в ней можно было по желанию. Карла ходила туда каждую пятницу не столько из любопытства, сколько от скуки. В общей беседе она редко принимала участие, поскольку не видела, как это поможет ей в решении собственных проблем. В конце концов, у нее и не было никакой психической проблемы, просто покой и возможность некоторое время отдохнуть от семьи оказывали на нее благотворное действие. Проблема же у нее была чисто практического свойства, а тут никто не мог ей помочь.

Даже когда накатывали мрачные мысли, это ее не нервировало. Приступов паники больше не возникало. Карла объясняла это действием таблеток, которых она поначалу совсем не хотела принимать, а теперь уже не могла без них обходиться. «Наконец-то, – думала она, – наконец-то я могу целиком и полностью посвятить себя мыслям о Фелисите. Наконец могу думать только о своих делах».

И вот сегодня приехала Элла. Карла разволновалась так, как волновалась десять лет тому назад перед первым свиданием с Фредериком. Дружеские отношения давались ей трудно, у нее не было такого опыта, а потому она чувствовала себя неуверенно, не понимая, как вести себя с людьми, отношения с которыми не встраивались в четко обозначенные функциональные рамки. Карла не знала, чего ей ждать от Эллы, и, так как теперь не оплачивала ее услуги, терялась и, несмотря на таблетки, волновалась и нервничала при мысли о том, как пройдет предстоящая встреча. Как ведут себя подруги? О чем они разговаривают? Нужно ли начинать разговор с обычных вежливых фраз?

Она беспокоилась понапрасну. Элла взяла на себя ведущую роль. Она обняла Карлу, чего никогда прежде не делала, спросила, как она себя чувствует, поинтересовалась распорядком дня, расспросила про ее сны, про то, какие она видела фильмы, что прочитала. Рассказала о себе, о своих новых фотографиях. Отобрав самые лучшие, она привезла Карле целый альбом. Они вместе посмотрели фотографии. Элла рассказала о том, как сделала эти снимки, о том, что повидала в своих поездках, о людях, с которыми познакомилась. И хотя они не говорили о Фелисите, а просто вели приятную беседу, Карла вдруг расплакалась. Она так давно уже не плакала, ей самой это было странно, но в то же время на душе потеплело. Элла обняла Карлу за плечи и проводила в ее палату. Там они сели на кровать, и Карла перестала плакать.

Прошло уже много времени, и Элле пора было ехать.

– Я в Цюрихе на две недели, – сказала она перед тем, как попрощаться. – Если захочешь, я смогу тебя навещать почаще.

Карла благодарно кивнула, сама первая обняла подругу, а оставшись одна, почувствовала себя еще более опустошенной, чем прежде; но в душе затеплилось чувство, какого она давно не испытывала.

Джереми действовал Фредерику на нервы. Он так и сновал по дому. Джереми переехал к Арнимам и поселился у них в апартаментах для гостей. То он искал у Карлы в библиотеке какие-то документы, то искал у Карлы в библиотеке книги. Встречаясь с Фредериком, он морщил нос, приставал с вопросами, а если вопросов, на которые Фредерик все равно не мог знать ответа, не находилось, Фредерику приходилось выслушивать бесконечные сетования Джереми на ужасных покупателей, ужасных коллекционеров, ужасных владельцев картин и ужасных художников.

И зачем только он приехал в Берлин на день рождения Флисс? Надо было держаться от дома подальше. Следующие концерты начнутся еще не скоро, до мая в расписании Фредерика ничего не значилось, так что волей-неволей приходилось сидеть дома. Тем более что в прессе недавно самым положительным образом отзывались о том, как трогательно он заботится о Флисс.

Такие заголовки ему нужны. Один иллюстрированный журнал посвятил этой теме целых два разворота. Навещать Карлу Фредерику не хотелось, но почти каждую неделю он в выходные дни отправлял к ней Фредерика-младшего в сопровождении Салли, чтобы мальчик повидался с матерью. На это время он оставался с Флисс один, если не считать Джереми, но тот совершенно не интересовался ни им, ни Флисс. Сейчас они с Флисс снова остались одни, и все складывалось на удивление хорошо. Девочка была жизнерадостной, но вела себя спокойно и ровно, к тому же она была очень нетребовательной. Когда он хотел побыть один, почитать газету или посмотреть что-то по телевизору, она тихонько и ненавязчиво занималась своими делами. Когда он играл на рояле, она внимательно слушала и не прерывала его. Флисс была сказочным ребенком. Если бы только не эта болезнь, которая с каждым прожитым месяцем проявлялась все заметней.