Рейчел Джойс - Операция «Перфект»

На пороге домика она вдруг оборачивается. Ее рука лежит на ручке двери так спокойно, словно она уже много раз в этот дом заходила и будет делать это сотни и сотни раз.

И тут Байрон говорит:

– Знаешь, Айлин, мне бы хотелось кое-что тебе показать.

– Хорошо, дорогой, только дай мне еще две секунды, – говорит она и исчезает внутри кемпера.

Джим-Байрон ведет Айлин на Луг. Луна все еще видна, но небо уже принадлежит заре, и белый круг луны становится матовым, теряя свой ночной блеск. Под ногами хрустит покрытая инеем трава, стебельки таинственно мерцают, словно покрытые сахарной глазурью. Джим помнит, как Айлин сказала, что больше любит мороз, чем снег, и рад, что день выдался морозный. Они идут, не держась за руки, но время от времени их плечи или бедра словно находят друг друга. И после этого ни он, ни она не отскакивают в разные стороны.

Они останавливаются у первого домика в знакомом тупичке, и Джим говорит:

– Смотри. – Он старается не смеяться, но на душе у него весело, сердце так и подпрыгивает от радости и возбуждения.

Он указывает Айлин на тот дом, где живут иностранные студенты. Там все еще спят, ящик с пустыми бутылками и жестянками из-под пива выставлен на коврик у дверей вместе с несколькими парами кроссовок. Айлин выглядит смущенной.

– Что-то не пойму, – говорит она. – На что смотреть-то?

– Смотри сюда. – Он указывает пальцем.

– Все равно ничего не вижу!

Джим подводит ее еще ближе к окну на первом этаже. Впрочем, из-за окна не доносится ни единого звука. Осторожно сунув руки в пластмассовый ящик для цветов, висящий под окном, Джим раздвигает слой опавших листьев, и Айлин наклоняется посмотреть, что там такое. И видит два еще не распустившихся лиловых крокуса.

– Цветы?

Джим кивает и, приложив к губам палец, шепчет:

– Это я сделал.

– Зачем? – спрашивает она слегка смущенно.

– Не знаю. Может быть, отчасти для тебя.

– Для меня?

– Может быть.

– Но ведь тогда ты и знаком со мной не был.

– Ну, не знаю я, не знаю! – смеется он.

И Айлин берет его за руку. Его руке хорошо в ее ладони, теплой, как перчатка. И сам этот жест ничуть его не пугает. Он даже не вздрагивает.

– Может, я зря подарил тебе шариковые ручки? – спрашивает он. – Может, тебе перьевые больше нравятся?

– Нет, – отвечает она. – Мне нравятся эти.

Джим ведет ее к следующему цветочному ящику, который почти полностью скрыт сушащимся на веревке бельем, которое, похоже, вообще никогда оттуда не снимают. Они подныривают под закаменевшие кухонные полотенца и подкрадываются к окну. И в этом доме не заметно никаких признаков жизни – все еще спят. В цветочном ящике под слоем замерзших листьев проклевываются два хрупких зеленых стебля, еще слишком юных и слабых для того, чтобы на них что-то расцвело, но от них уже исходит отчетливый чистый запах, напоминающий сосновый.

– Это тоже твоих рук дело? – спрашивает Айлин. Джим подтверждает: да, и это тоже.

И Айлин, наконец, понимает все. Перед ней словно вдруг открывается вся картина целиком. Она видит перед собой не только эти два домика с пластмассовыми ящиками для цветов. Прикрыв глаза рукой, словно от слишком яркого солнца, она смотрит вдаль и видит перед собой весь белый от инея тупичок, где все дома похожи друг на друга, как близнецы. И в каждом из них под покровом замерзших листьев в жалком ящике под окном проклевываются из земли юные ростки – вестники новой жизни.

– Когда же… – наконец спрашивает Айлин, – когда… ты все это успел?

– Пока все спали.

Она внимательно смотрит на Джима-Байрона. На мгновение он даже слегка пугается: вдруг у него что-то в зубах застряло? Например, шпинат? Правда, никакого шпината он с утра не ел…

– Что ж, тебе это пошло на пользу, – говорит Айлин.

Взявшись за руки, они пересекают грязноватый участок, который здешние жители именуют Лугом, и направляются прямо к его центру, где виднеется какая-то огороженная яма. На этот раз Байрону ничего не нужно говорить и ни на что указывать. Похоже, Айлин и сама уже догадалась, что сейчас увидит. Опавшие листья, которые он разгреб несколько раньше, уже успели покрыться инеем и поблескивающими грудами лежат вокруг ямы.

А за оградой, обрамленный грудами листьев, виднеется расчищенный кусочек земли, который так и сияет многоцветьем. Там и крошечные крокусы, и акониты, и подснежники, и голубая «Вифлеемская Звезда». Правда, еще не все растения зацвели. На некоторых бутоны еще зеленые, плотные, нераспустившиеся.

– Здесь погибла моя мать.

– Да, я поняла. – Айлин утирает глаза.

– Здесь ничего не может расти. Вода все время возвращается. Не очень много. Но достаточно, чтобы яма всегда была заполнена водой. Вода ведь не всегда ведет себя так, как от нее хотят люди.

– Да, не всегда, – кивает Айлин.

– Возможно, это самое главное, что нам, людям, надо понять в отношении воды. Она приходит и уходит, когда захочет.

Айлин вытаскивает из-за обшлага бумажный носовой платок и громогласно сморкается.

Байрон говорит:

– Вот я и стал носить сюда землю. Навоз. Сажать луковицы. И каждую ночь проверял, все ли с ними в порядке.

– Да, – шепчет она. – Да.

Айлин высвобождает свою руку, подходит к ограде и смотрит вниз, на озерцо из расцветших среди зимы цветов, это цветочное озерцо раскинулось там, где некогда был настоящий пруд. Джим-Байрон смотрит на нее, и ему кажется, будто в нем, в самой глубине его души, что-то пробуждается от сна. Он снова видит, как Дайана балансирует на поверхности воды. Снова чувствует жар того лета 1972 года, когда мать полюбила спать «под звездами», а в воздухе разливался пьянящий сладкий аромат маттиол и душистого табака. Он находит в своей памяти все – любимую мебель матери, привезенную от бабушки: торшер с оборками, все эти столики, купленные по случаю, старое кресло, обитое вощеным ситцем. Все это он видит перед собой так ясно, что ему становится тяжело вспоминать дальше, ведь с тех пор прошло уже больше сорока лет.

Джеймс Лоу был прав. История – вещь очень неточная. Байрон боится пошевелиться, боится моргнуть, чтобы не спугнуть, не потерять то, что сейчас дарят ему память и глаза.

Но оно никуда не исчезает. Он видит все это вокруг себя. Слева нет больше одинаковых домиков – «доступного жилья» с двумя спальнями и одинаковыми тарелками спутниковых антенн, похожими на шляпы. Вместо них он видит дом в георгианском стиле, прочный, квадратный в основании, одиноко высящийся на фоне пустоши. Рядом с детскими качелями – кусты роз, посаженные его матерью. А вот и терраса, сделанная в виде патио. Байрон слышит танцевальную музыку, которую так часто слушала Дайана. Видит скамейку, на которой они сидели жаркой сентябрьской ночью, глядя на падающие звезды.