Жан-Луи Фурнье - Куда мы, папа? (сборник)

С тех пор как Сильви угасла, я живу в темноте. И лампочки тут не помогут. Даже при ярком освещении я ничего не вижу.

Сказать, что я в порядке, – значит солгать. Сказать, что я не в порядке, тоже значит солгать. Я просто живу.

Я всегда эгоистично надеялся, что умру первым. Сильви могла бы тогда насладиться жизнью и попутешествовать, чего я никогда не хотел. Съездила бы в Намибию, приручила бы тигров, встретила бы прекрасного вдовца, красивого и умного, который каждый день, вне зависимости от реального положения дел, восторгался бы ее красотой.

Теперь, глядя на фотографии Сильви, я понимаю, что она настоящая кинозвезда.

Когда я пытаюсь утешиться и уверяю себя, что Сильви умерла без боли, тихо, какой-нибудь кретин обязательно заявляет, что нельзя с точностью определить, как чувствует себя человек без сознания… Типа «не стоит слишком радоваться».

А некоторые любезно осведомляют меня: «Она была слишком молодой! Это настоящая драма!» Будто я сам не знаю.

Еще один парень, чтобы меня поддержать, не сбавляя градус сурового трагизма, кладет мне на плечо тяжелую теплую руку, по ощущению словно кусок вареного мяса, и говорит: «Бедный старина». Мне хочется ответить, что я не бедный и не старина. Он подбирает чертовски подходящие формулировки: «Что же с тобой станется? Сейчас, когда вокруг полно народу, все суетятся, у тебя нет времени подумать о своем горе. Но когда заботы кончатся, вот тут-то ты действительно раскиснешь. Будет очень тяжело». Еще чуть-чуть, и он бы прибавил: «Да, не завидую тебе».

Многие просто начинают рыдать, и рядом с ними чувствуешь себя толстокожим черствым человеком: жена умерла, а ты не ревешь. В такие минуты хочется сказать доброжелателям: «Не расстраивайтесь, со временем все наладится».

Порой люди принимают и правда принимают мое горе близко к сердцу, меняются в лице, а затем восклицают: «Господи, ведь такое может случиться и с нами! Мы тоже катаемся на велосипедах, а на следующей неделе собираемся на лыжный курорт. Надо обязательно сходить к врачу!» Вот как легко испортить человеку день и заставить каждые пять минут считать пульс. Впрочем, кто предупрежден, тот вооружен.

В этом году мало кто пожелал мне счастливого Нового года или Рождества.

Странно, что люди не решаются говорить о счастье с тем, кто пережил большое горе.

Я этого не понимаю. Ведь именно те, кто страдает, больше всех нуждаются в пожеланиях счастья. Какой прок от пожеланий счастья тем, кто уже счастлив? Создается впечатление, будто общество предпочитает, чтобы несчастные остались несчастными. Навсегда.

Изо всех сил стремясь мне помочь, доброжелатели подарили мне книжечку. С голубой обложкой цвета незабудок. На ней рисунок в стиле Пейне [26]– деревце и птички. Название говорит само за себя: «Как победить скорбь?» Подзаголовок еще лучше: «Оставить печаль и научиться жить снова». Автор Анн Анселен Шютценбергер, «психотерапевт с мировой известностью, ведет групповые занятия психодрамы».

На первых страницах дана таблица разных видов стресса. Потеря супруга или супруги оценивается в сто баллов, а значит, пережить такой стресс тяжелее всего. Хотя параметры странноватые: 73 балла тому, кто разводится, 63 балла тому, кто попадает в тюрьму, 11 баллов тому, кто нарушает закон. Я собой горжусь, у меня высший балл. Интересно, а тот, кто нарушит закон десять раз и получит 110 баллов, окажется несчастнее того, кто потерял жену?

Да и вообще, человек может одновременно переживать несколько печалей. Вдруг кто-нибудь потеряет жену и плюс к этому нарушит закон? Складываем баллы. «Двести баллов – крайне тревожный сигнал. Сорок девять процентов из тех, кто набрал 300 баллов, тяжело больны или являются жертвами несчастного случая».

Текст порой потрясает почти поэтическим пафосом: «Любая смерть или потеря – ребенка, брата, сестры, груди, руки, ноги, почки, а также выкидыши и даже утрата собаки или кошки (не будем принимать в расчет запропастившуюся связку ключей) – это непоправимая утрата, печаль, которая может остаться с нами навсегда. (…) Человек становится уязвимым перед болезнями, несчастными случаями, инфекциями. Как показывают исследования, вдовцы нередко умирают следом за супругой в тот же год».

Если хорошенько все подсчитать, мне осталось жить максимум девять месяцев.

А на случай, если в течение этого времени мне станет плохо, книга дает отличный совет: «Медленно делайте вдох и выдох и, словно молитву, спокойно повторяйте:

С каждым днем, что бы ни происходило, я чувствую себя все лучше и лучше.

С каждым днем, что бы ни происходило, я чувствую себя все лучше и лучше.

С каждым днем, что бы ни происходило, я чувствую себя все лучше и лучше.

С каждым днем, что бы ни происходило, я чувствую себя все лучше и лучше…»

Я нашел серебряную ручку, которую подарил тебе на день рождения сто лет назад. С тех пор серебро почернело. Ты мне этой ручкой написала много нежных слов после того, как я посвятил тебе небольшой абзац книги «Куда мы, папа?». Я написал: «А потом я вдруг встретил однажды чудесную умную красивую девушку с чувством юмора, которую заинтересовали я и мои горемычные дети. Судьба мне улыбнулась, и девушка меня не бросила». Серебряной ручкой ты мне написала: «Чудесная девушка останется с тобой еще очень надолго [ты не сдержала своего обещания]. Ей удивительно повезло, что такой тонкий, умный и любящий принц ею заинтересовался». Правильно, серебряной ручкой можно писать только добрые слова.

Такой ручкой только попробуй вывести слова «высокомерный», «раздражающий», «капризный», «властный», она сразу сломается, я уверен.

Пожалуй, я себе кота заведу. Ты вот на небесах воссоединилась со Скромнягой, а мне больше некого любить – ни жены не осталось, ни кота. Сильви ушла в мир иной вместе со Скромнягой.

Помню, как мы встретились в первый раз. Это было у Клода Леви-Строса. Я снимал очередной сюжет для телевидения. Я тогда поругался со своей ассистенткой, и мне прислали новенькую, приступившую к работе совсем недавно. Очаровательная девушка в красном берете постоянно улыбалась и вдобавок обладала всеми качествами внимательного, умного помощника режиссера. К тому моменту она уже участвовала в съемках нескольких полнометражных проектов и неплохо знала телевидение.

Мы сразу поладили. Я говорил глупости и смешил Сильви. Помню, однажды я сморозил полную чушь, что-то вроде: «Попрошу-ка я господина Леви-Строса надеть джинсы Levi’s, взять аккордеон и сыграть нам вальс Штрауса». На редкость тупая шутка, но Сильви была настолько тактична, что посмеялась. После этого в конце недели я пригласил ее на ужин.

Я отправился за ней туда, где она жила, на площадь Пигаль. Она прихорошилась, надела черные бархатные шорты (в те времена это было модно), белый шелковый корсаж и кулон в виде головы слоника.