Дарья Мийе - Как жить с французом

Гийом стоял посреди пустой квартиры и мысленно подсчитывал, во сколько ему станет экипировать ее заново холодильником, стиральной машиной и столовыми приборами — все это принадлежало Готье и последовало за ним на новое место. С Гийомом остались только верные диван-кровать, микроволновка и гитара. Он стоял и думал, что этих трех предметов ему вполне хватило бы для счастливой жизни, но из телефонной трубки доносился мой звонкий голос: «…манежик, игровой коврик, а еще обязательно детский стул и кроватку».

К нашему приезду Гийом потратил все сбережения на покупку необходимой бытовой техники. Он ел из глубокой чашки, использовал кухонный нож вместо столового и вообще почти потерял человеческий облик. Пришлось срочно одолжить у друзей машину, а у Кьяры — надаренный родственниками «детский капитал» для визита в «ИКЕА».

«ИКЕА» для французской молодежи — предприятие домообразующее: жилища граждан до тридцати пяти лет в ультимативном порядке обставлены по ее каталогам. Каждый третий житель страны наизусть знает актуальный прейскурант продукции. Стеллаж Билли, комод Мальм, бокалы Свалка и столик Лак стали обязательным для среднестатистической квартиры, а тайком вынесенные из магазина каталоги — любимым туалетным чтивом. В «ИКЕА» непременно наведываются накануне самых важных в жизни событий: переезда от родителей, свадьбы, рождения ребенка, сборов в школу. За год французские магазины фиксируют пятьдесят миллионов визитов, из них львиная доля приходится на выходные дни. Поэтому субботняя забастовка в магазинах шведской марки так или иначе отпечаталась в биографиях тысяч людей, приехавших к заветным синим амбарам с голодно лязгающими багажниками. У ворот магазина в одном из парижских пригородов активисты в ярко-зеленых майках курили, болтали и гордо позировали перед камерами мобильных телефонов, высунутых из окон проезжающих машин. На майках были приколоты альбомные листки с призывами: «Не позволим шведам наживаться на нас». Потенциальные клиенты с чувством жали руки бастующим. Некоторые даже подкармливали их шоколадом. Ведь за неделю, что разыгрывался мебельный конфликт, стараниями профсоюзов и СМИ общественности стало известно, что французские филиалы в прошлом году принесли «ИКЕА» пятьдесят два миллиона евро чистой прибыли. А из душещипательного интервью «простой работницы Каролины», которая отдала пять лет жизни отделу детской мебели магазина под Парижем, слушатели крупнейшей новостной радиостанции Эр-тэ-эль узнали, что работники «ИКЕА» получают тысячу триста евро — критический минимум по меркам столичных заработков.

Я с восторгом и умилением смотрела на это единение двух противоборствующих в капитализме сторон перед лицом иностранных интервентов. «Нам нужна ваша поддержка», — скандировали работники, нимало не смущаясь тем, что с точки зрения экономической логики клиент и сотрудник магазина стоят по разные стороны баррикад: выгода одного обратно пропорциональна выгоде другого. Но, похоже, никто, кроме меня, не думал о шкурных интересах в этот момент. Я же тихо радовалась, что мы решили произвести перестановку именно сейчас, а не через несколько месяцев, когда профсоюзы вынудят руководство принять их условия и единственно доступная нашему бюджету мебель подорожает на четыре — шесть процентов.

Французов на генетическом уровне объединяет ненависть к эксплуататору. Правда, сторонний наблюдатель часто принимает это благородное чувство за лень или жадность. Ведь как бывает: несешься после работы в магазин с приготовленными деньгами, вбегаешь — 18.02, но продавщицы еще мирно болтают за кассой. С порога радостно кричишь им:

— Мне, пожалуйста, вон ту кофточку, я ее в обед заходила померить.

— Простите, мадам, мы уже закрыты.

— Но ведь вы еще здесь…

— Простите, мадам, у нас рабочий день до шести.

— Но у меня без сдачи! И без примерки!

— Простите, мадам. С нетерпением ждем вас завтра.

Юные продавщицы непреклонны. Это доводит до белого каления вечно спешащих туристов, но вызывает уважение у тех, кто за ослиным упрямством видит революционную выдержку. Возможно, эти легкомысленно одетые девочки плохо знают историю, но их бессознательное помнит, за что боролись деды и прадеды — за семичасовой рабочий день, полуторачасовой обеденный перерыв и дополнительный выходной каждый месяц. После восемнадцати ноль-ноль дорогой клиент автоматически становится подлым эксплуататором, потому что пытается узурпировать то свободное время, которое кровью отстояли героические предки. И каждый, кто работает сверх нормы, предает их светлую память.

Цена икеевского вопроса — три процента, что в переводе на среднюю зарплату магазинного работника составляет тридцать девять евро. Из этого очевидно, что вовсе не деньги стали камнем преткновения в этой истории. Дополнительные тридцать девять евро не изменят печальной жизненной ситуации разгрузчика коробок или складского менеджера, хотя, безусловно, не будут лишними. Но деньги в системе ценностей французского кадрового работника — дело десятое. Главное — самоуважение, которое зиждется на весьма радикальных понятиях о социальной справедливости. И в этом вопросе французы обожают идти на принцип! Поэтому-то их трудовой график вызывает зависть у всего мира.

Культурная программа на ближайшую неделю была определена: понедельник — сборка детской кроватки, вторник — комода для детских вещичек, среда — платяного шкафа для взрослых, четверг — родительской кровати. Раньше четверга за кровать никак нельзя было взяться, потому что выписанный из Германии ортопедический матрас, согласно инструкции, «отдыхал» после переезда — насыщался воздухом и обретал форму, разлегшись поперек комнаты. Мы же ночью ютились на клик-клаке, зажатом со всех сторон картонными коробками и скелетами полусобранной мебели.

Я существенно расширила свой словарный запас, причем сразу в обоих языках: теперь я не только знала, как будет по-французски «крестовидная отвертка», «киянка», «саморезы» и «ковровидное основание под матрас», но и понимала, что это значит по-русски. Штудирование мебельных каталогов и чтение инструкций незаметно вытеснило из обращения английский язык, на котором мы общались до сих пор. Трудно переводить на него французские технические термины, особенно когда не знаешь точно, что за ними скрывается. Это было настоящей культурной революцией, которая прошла незамеченной в скрипе пенопласта, рокоте картона, визжании дрели и шуршании оберточной бумаги.

Мы положили на пол гостиной черный ковер и убедили себя в том, что это в корне изменило ее вид. Ничего более радикального конфигурация этой недоразвитой комнаты сделать не позволяла: телевизор — теперь плоский — так и остался стоять на табуретке рядом с холодильником, а раздвижной диван был приговорен нефеншуйно смотреть на входную дверь. После появления кровати в нашей спальне места не осталось ни для чего, кроме нас самих, так что детская теперь выглядела как подсобное помещение. Над манежем с двух сторон нависали гладильная доска и шланг пылесоса, а игрушки были запихнуты под рабочий стол, перекрывающий доступ и без того скудного света в комнату.