Ольга Разумная - Будни ГКБ. Разрез по Пфанненштилю

— Тебе бы, мама, лозунги писать, — отшутился Борис, но на лице его расплылась довольная улыбка, слова Марии Соломоновны лишний раз подтвердили, что он сделал правильный выбор.

В семейной жизни у Бориса тоже все складывалось удачно. В двадцать два года он женился на первой красавице курса Тамаре Грушевской, сумев разглядеть за яркой внешностью девушки тонкую нежную душу, легкий неконфликтный характер и удивительную преданность семье. Чутье и на этот раз не подвело Бориса — Тамара оказалась для него идеальной женой, терпеливой, любящей, благодарной. Она не стремилась к лидерству, не твердила о равноправии, предпочитая действовать лаской и женской хитростью. Получив диплом педиатра, Тома устроилась участковым врачом в ближайшую к дому детскую поликлинику, но работа не слишком занимала ее мысли, ей хотелось заботиться об одном-единственном человеке, и только его здоровье по-настоящему тревожило и волновало ее. «У Боречки гастрит», — говорила ей Мария Соломоновна, и Тамара вскакивала ни свет ни заря, чтобы сварить любимому мужу полезный овсяный отвар и сделать паровые котлеты на завтрак. «У Бориса слабое горло, в детстве он часто болел ангинами», — по секрету сообщала ей заботливая свекровь. И Тома тут же неслась за лимонами и гречишным медом, покупала у старушек на рынке мясистый сочный алоэ и делала из всего этого чудодейственное снадобье, которое следовало принимать по столовой ложке трижды в день. И даже когда у Нейманов родился долгожданный сын, ничего не изменилось в их семейном укладе, Борис и его интересы по-прежнему оставались для Тамары на первом месте. Она создала для мужа теплый уютный дом, пахнущий пирогами и накрахмаленными простынями, дом, в котором его всегда ждали и куда ему хотелось возвращаться. Именно такая тихая гавань и нужна была Нейману, ведь он очень много работал, его карьера стремительно набирала обороты. Уже в тридцать Борис Францевич занял место ушедшего на пенсию заведующего гинекологическим отделением в одной из крупнейших московских больниц.

«Это ненадолго, — шушукались за его спиной коллеги-злопыхатели, — посидит наш Боренька тут годок-другой, наберется опыта, обрастет полезными связями — и дальше на повышение. С такой-то хваткой, глядишь, и до министра здравоохранения дорастет».

Однако сам Борис Францевич не разделял общих настроений, место заведующего отделением пришлось ему по вкусу, он внутренне успокоился и решил осесть тут. Похоже, снова сработало знаменитое неймановское чутье.

— Если и дальше буду скакать по скользким ступенькам карьерной лестницы, — объяснял он свой выбор Марии Соломоновне, — то неизбежно превращусь в администратора, министерского чинушу, который с умным видом рассуждает о перспективах современной гинекологии, а сам толком простую резекцию яичников сделать уже не может. Не, мам, это не по мне. Мои руки будут скучать по скальпелю, мне живая работа нужна, а не кресло с портфелем.

— Все верно говоришь, сынок, — снова поддержала сына Мария Соломоновна. — Руки-то у тебя золотые, и голова светлая, грех с таким богатством в кабинетах штаны просиживать.

Вот так Борис Францевич и жил, в любви и гармонии. Дом — полная чаша, интересная работа, успешный сын и рядом две заботливые женщины, готовые в любой момент выслушать, поддержать, а если надо, понять и простить. Казалось, что идиллия в семье Нейманов будет длиться вечно, пока вдруг не заболела Мария Соломоновна. Приступ случился, как это часто бывает у сердечников, под утро. Бориса не оказалась дома, он улетел на медицинскую конференцию в Париж; Митя, у которого на носу были выпускные экзамены, остался ночевать у друга. Тамара растерянно металась по пустой квартире в поисках телефона и аптечки. Приехавшая «скорая» констатировала обширный инфаркт миокарда. Борис вылетел в Москву первым же рейсом, созвал консилиум, привлек лучших врачей и сам неотступно находился возле постели матери.

— Мы справимся, мамочка, обязательно справимся, — нашептывал он на ухо Марии Соломоновне, — ты же у меня борец и просто так не сдашься.

Коллеги кардиологи беспомощно разводили руками и советовали не питать напрасных иллюзий.

— Ты, Борь, пойми, семьдесят девять лет — возраст критический, — словно оправдываясь, объяснял ему заведующий кардиологическим отделением Виталик Клетинский, — мы и так сделали все, что в наших силах, теперь остается только ждать!

Борис кивал, соглашаясь с коллегами, но в глубине души надеялся на чудо… Однако чуда не произошло, в больнице Мария Соломоновна прожила еще трое суток и скончалась на руках у сына, так и не придя в сознание. Борис очень тяжело переживал потерю матери, ему казалось, что мир вокруг него рухнул и жизнь никогда больше не войдет в привычное русло. Только любовь и бережная забота Тамары спасли его от глубокой депрессии. Почти месяц Томочка не отходила от мужа ни на шаг, ухаживала за ним, как за малым ребенком, а ночами, когда тоска становилась невыносимой, вела долгие душеспасительные беседы. И Борис стал потихонечку оживать. Он вернулся на работу, в нем вновь проснулся интерес к жизни, и улыбка все чаще озаряла его похудевшее лицо.

Они почти привыкли к новой жизни втроем, без Марии Соломоновны, и Тамара уже была готова вздохнуть с облегчением, как новая напасть обрушилась на семью. Их единственный сын Дмитрий, домашний мальчик, умница, красавец, гордость и надежда родителей, по уши влюбился в соседку с первого этажа Лидочку Зернову. Семья Зерновых издавна считалась неблагополучной. Родители девочки в перерывах между запоями подрабатывали в местном ДЭЗе, папа числился сантехником, а мама мыла подъезды, времени на воспитание собственной дочери у них не оставалось. С самого раннего детства Лида была предоставлена самой себе. С горем пополам окончив девятый класс, она устроилась официанткой в привокзальное кафе и теперь жила самостоятельной взрослой жизнью. Возможно, именно эта независимость и не по годам ранняя самостоятельность привлекли к шустрой соседке домашнего, интеллигентного Дмитрия Неймана. От первой любви он буквально потерял голову, забросил друзей, учебу и все вечера напролет просиживал за липким столиком в привокзальной забегаловке, только ради того, чтобы ночью проводить свою ненаглядную девочку до дверей квартиры, потому что дальше Лидочка его никогда не пускала — то ли блюла свою девичью честь, то ли стеснялась вечно пьяных родителей. И все было бы не так страшно, Нейманы никогда не считали себя снобами и вполне могли смириться с плебейским происхождением избранницы единственного сына, но девочка оказалась с червоточинкой. Соседи все чаще стали замечать, что и Лидочка не прочь приложиться к бутылке. В подъезде пошли разговоры о пагубной среде привокзальной забегаловки, о плохих родительских генах и о том, что дочку Зерновых неизбежно ждет участь родителей-пропойц. Наслушавшись сплетен, Тамара, которая долгое время не вмешивалась в отношения Дмитрия, решила, что пора наконец серьезно поговорить с сыном.