Олег Зоберн - Шырь

Мне захотелось лечь рядом с ней, погладить ее по голове, поцеловать, но я не сделал этого: мне начало казаться, что она уже не телесна по-человечески, а перешла в иное, неприкасаемое состояние ради гиблой научной правды.

— Как выглядела женщина-врач, с которой ты общалась? — спросил я.

— Она была… — Ася прикусила нижнюю губу, вспоминая. — Она похожа на уродливого клоуна. Рыжие крашеные волосы. Ужасно.

— Верно! — сказал я. — Иногда система не может скрыть свое настоящее лицо. Если бы ты подольше пообщалась с этой клоунской теткой, она наверняка завела бы разговор о любви к отечеству: Россия — вперед! Мы опять — впереди планеты всей!.. И прочее в таком роде… Все эти иезуитские матрешки, мемориальный бред. Система навязывает нам свои реалии, и вот тут-то мы приходим к ложному здравоохранению. Правильно?

— Не знаю.

— Так вот, Ася, если сложить наши возрасты, получится сорок пять лет. Мы не дети. И не должны попасться на медицинский крючок. Вообще, зря ты ходила сегодня в исследовательский центр. Мы с тобой не люди этого города, даже не люди мира, а дети вселенной и почти герои…

Ася лежала на диване, а я сидел на стуле. Иногда я вставал, ходил по комнате с кружкой в руке, продолжая говорить, и смотрел в окно на соседние дома под бледно-сизым небом, смотрел на здание Щелковского автовокзала внизу за дорогой. Там стояли рядами автобусы междугородных рейсов, их двигатели работали, и от этого площадь перед автовокзалом была замутнена дизельным выхлопом.

Затем я отнес кастрюлю с остывшим кофе на кухню. Готовил там завтрак и громко рассказывал о системных ведомствах, контролирующих разные сферы жизни граждан. Ася хорошо слышала меня, дверь в комнату была открыта.

Мы поели, и я предложил посмотреть фильм из коллекции Аси. Я сказал, что, раз мы с ней почти герои, фильм следует выбрать веселый и без фантастики. Ася перебралась с дивана на пол, села, скрестив ноги, и открыла свой любимый портфель с дисками. Несколько минут мне можно было молчать.

3 марта 907-го года в петергофский трактир «Ряшинъ» зашел вечером невысокий господин с рыжеватой бородкой клинышком, одетый в полушубок и белые валенки. Снял треух, обнажив лысину, сел за стол у дверей. Заказал хорошего рому и бифштекс. Публичная девка, расположившаяся неподалеку, перехватила взгляд господина и улыбнулась. «Похож на простенького служащего, а дорогое пойло взял… На вид лет тридцать, — подумала она. — И глаза… странные глаза. Может, жулик? Нет, вряд ли… Деньги-то, судя по всему, имеет. Интересный тип».

Спустя полчаса за стол к этому господину подсел рослый бородатый офицер в шинели и тихо сказал:

— Все готово, Владимир Ильич. Я со сторожем договорился, здесь, на конюшне, оставлены санки, там необходимое. С запасом, дней на пять, вдруг чего… И не сидите тут долго. После свеаборгских беспорядков полиция еще не угомонилась. Вчера много было арестов.

— Скверно. Беречь надо соратников.

— Простите. — Офицер помрачнел. — Тут еще новость, Владимир Ильич.

— Говори.

— В Москве жандармы две типографии накрыли. Газеты, листовки пожгли. Кто-то из наших донес.

Рыжеватый человек от волнения стал чуть-чуть заикаться:

— На-найти. Немедленно казнить. Немедленно.

Офицер кивнул и сказал смущенно:

— Осторожнее там.

— Ладно, бросьте, — ответил Владимир Ильич. — Вы, батенька, свободны.

Когда офицер ушел, господин допил свой ром, расплатился. На конюшне забрал оставленные для него санки — большой короб на полозьях. Заглянул внутрь: продовольствие, палатка, книги, спальный мешок, керосин. В непромокаемую материю завернуты деньги и документы. Владимир Ильич достал одну бумагу, щурясь прочел: «Дорогой товарищ, пролетарии-сплавщики с реки Кеми-Йоки приветствуют Вас и партию, готовы довести до Вашего сведения обстановку…»

«Активные, молодцы, — порадовался он. — Только не следует отделять меня от партии… Ночь будет светлая. Быстро доберусь». Захлопнул короб, взялся за ремень и пошел к заливу.

Людей на улицах почти не было.

У крайнего дома он замедлил шаг и, глядя на розовые занавески в освещенных окнах, с отвращением подумал о мещанстве. Пахнуло печным дымом. Где-то сипло завыла собака.

Вскоре впереди открылась широкая равнина. Здесь дорога сворачивала и тянулась вдоль берега, а на обрыве темнели причудливо искореженные ветрами сосны.

Владимир Ильич спустился на заснеженный лед Финского залива.

Идти следовало на северо-запад.

Часа через два исчезли огни побережья позади.

Долго шагал без устали по крепкому насту. Ветра не было. В небе незаметно смещались яркие созвездия; утром он надеялся выйти к Фридрихсгаму, но, когда рассвело, вокруг розовели все те же бескрайние снега.

Шел еще несколько часов, сверяясь с компасом, и решил передохнуть. Утоптал место, поставил палатку. Растопил снег в большой алюминиевой кружке, приготовил на керосиновой горелке порцию свиного шницеля и кофе. После еды потянуло в сон, но Ленин собрался и пошел дальше.

К полудню на пути стали попадаться ледяные торосы, они искрились, отбрасывая длинные синие тени. Холодное солнце едва оторвалось от края земли и висело отчужденно в стороне.

Владимир Ильич устал и начал мерзнуть. Пожалел, что надел тонкие подштанники с кармашком спереди. Там можно было надежно спрятать дамский пистолет, но грели подштанники плохо.

«Сколько здесь, подо льдом, воды? — размышлял он. — Может быть, верста. Страшно глубоко. Дно далеко, как Герцен от народа… Народ… Выдержать бы нам арьергардные бои без пролетариата… Ведь горят имения, горят. Не получит Николаша послушную Думу. Конец ей к лету. Правый фланг, видишь ли, усиливается… Кончать надо со Столыпиным!»

Началась метель. Ленин тащил санки за ремень руками, потом перекинул его через плечо. Так легче… Хотелось до вечера успеть: «Там финские товарищи, еда горячая, баня. Снег проклятый, вот лепит-то, зараза, — думал Владимир Ильич и тер замерзший нос рукавицей, — нудный, как мириады Троцких».

Остановился, достал компас. Стрелка под стеклом покачивается. Положил прибор на снег — все равно болтается, даже крутанулась пару раз. Владимир Ильич собрался было идти дальше, но вдруг почувствовал чей-то взгляд.

Впереди и по сторонам — никого. «Кто-то сзади, — решил он, — похоже, полиция. Вот шакалы, выследили-таки. Хотя… может, там никого нет… Вдруг — кажется?»

Сделав вид, что поправляет валенок, Владимир Ильич оглянулся, нащупав рукоять револьвера в кармане.

Позади, шагах в ста, виднелся высокий силуэт. Неестественно высокий. Ленин достал кольт и заглянул в барабан. Золотятся три капсюля.