Джойс Мэйнард - Шесть дней любви

По телефону Элеонор спросила, какая музыка мне нравится. Сама она любила певца по имени Сид Вишес и группу «Бисти бойз». Самым крутым парнем на свете она считала Джима Моррисона и хотела поехать в Париж, чтобы увидеть его могилу.

Вероятно, мне следовало знать, кто такой Джимми Моррисон, поэтому я промолчал. У нас в доме был лишь мамин кассетник с AM-приемником. Большей частью я слушал ту же музыку, что и она, — баллады Фрэнка Синатры, саундтрек к «Парням и куколкам», альбом Джони Митчелл под названием «Blue» и еще одного парня с сонным голосом, имя которого вылетело из головы. У него есть песня, которую мама без конца слушала, а в ней строчки: «Пусть ей изменил рассудок, с нею хочешь ты остаться. Ибо тронул ее разум твою плоть». [19] Коэн Леонард. «Сюзанна». Пер. М. Немцова. Парень тот даже не поет, а монотонно рассказывает. По-моему, Элеонор он бы понравился, только вот имя его не запомнилось.

— Ну, обычную, — уклончиво ответил я на вопрос о музыке.

— Мне обычное не нравится, — заявила Элеонор. — Ни в чем.

Элеонор спросила, есть ли у меня велик. Велик был, но детский, со спущенной шиной и без насоса. У нее здесь велика не было, но она могла взять отцовский. Ее папа вроде в гольф играть отправился. Вот так фрукт: жалуется, что не в состоянии оплатить дочери лучшую школу на свете, а сам каждый уик-энд спускает полсотни на то, чтобы загнать мяч в лунку.

— Могу прийти к тебе домой, — предложила она.

— Не самая лучшая мысль, — сказал я. — Мама и ее бойфренд шифруются. Ну, Фрэд.

— Тогда давай встретимся в центре и выпьем кофе.

Я не признался, что не пью кофе, наоборот, быстро согласился. В ту пору «Старбаксов» еще не было, зато в Холтон-Миллсе имелась кафешка с кабинками «У Нони», и у каждой — музыкальный автомат. В основном они играли кантри-музыку, но некоторые песни вполне могли понравиться Элеонор — грустные, так что кажется, будто у певца депрессия.

От нашего дома до центра идти минут двадцать. Мама с Фрэнком так и сидели в ванной. Наверное, он вытирал ее, мазал спину кремом. Как он сказал? «Хочу о ней заботиться?» Он называет это заботой?

Я оставил записку, мол, к папиному приезду вернусь, а сейчас встречаюсь с приятелем. Пусть мама порадуется.

Когда я добрался до кафе, Элеонор уже сидела в кабинке. Она надела шорты, распустила волосы, которые оказались прямыми и непослушными, а не вьющимися, как я представлял. Элеонор даже накрасилась — на губах бордовая помада, глаза подведены, отчего кажутся еще больше. Черный лак на обгрызенных ногтях смотрелся странновато.

— Я сказала папе, что встречаюсь с мальчиком, а он тут же устроил лекцию, осторожнее, мол, словно я непременно лягу с тобой в постель. Родители вечно читают мораль о сексе, словно нас больше ничего не волнует. На самом деле они проецируют на нас собственную зацикленность.

Элеонор насыпала в кофе пакетик сахарозаменителя, потом еще два.

— Моему папе плохо без подружки, — сказала она. — Ему похудеть надо, а то лишний вес его очень портит. Жаль, они с твоей мамой не сошлись до того, как появился этот Фрэд. Ты стал бы моим сводным братом. Хотя, если бы мы потом поженились, это назвали бы инцестом.

— Мама бойфренда не хотела, — сказал я. — С этим парнем случайно вышло.

Целую минуту мы сидели молча. Элеонор насыпала в кофе еще пять или шесть пакетиков сахарозаменителя. Я пытался придумать тему для разговора.

— Что думаешь о сбежавшем заключенном? — спросила Элеонор. — Папа говорил с нашим соседом-патрульным. Полиция считает, зэк где-то неподалеку. Из-за праздника на дорогах посты, и, реши он удрать из города, его засекли бы. Конечно, его могли и в багажнике вывезти, но в полиции думают, он где-то затаился и зализывает раны. У него однозначно рука сломана: в окно ведь выпрыгнул.

— Даже если он неподалеку, то вряд ли опасен, — заметил я. — Сидит тихонько и не высовывается.

Фрэнк присвоил мою маму, и я на него злился, но мне не нравилось, что его считают чудовищем. С одной стороны, хотелось, чтобы Фрэнк просто исчез, но с другой — я не мог обвинять его в том, что он, хм, сблизился с мамой. Всем, что он с ней вытворял, я сам хотел бы заниматься с девочкой.

— Не пойму, из-за чего весь сыр-бор, — покачал головой я. — По-моему, сбежавший заключенный вполне безобиден.

— Ты, видно, газет не читаешь, — отозвалась Элеонор. — Недавно печатали интервью с сестрой убитой им женщины. Тот зэк убил не только ее, но и собственного ребенка.

— Порой в газетных историях упускают главное, — проговорил я. — Хотелось рассказать, как Мэнди смеялась над Фрэнком, как обманом женила его на себе и внушила, что Фрэнсис-младший — его сын, как Фрэнк полюбил малыша. Только рассказать я не мог — сидел, щелкая пультом музыкального автомата, пролистывал меню в поисках хорошей песни.

— Кассирша из «Прайсмарта» заметила того зэка, — рассказывала Элеонор, — потом увидела по телику его фотку и позвонила на горячую линию. Убийца был с женщиной и мальчиком. Небось в заложники их взял. Кассирша рассчитывала на вознаграждение, но просто заметить недостаточно. Первое интересное событие в этом городке с тех пор, как мама меня сюда сослала.

— Да знаю я, где он, — вдруг брякнул я. — В моем доме.

Я заплатил по счету за нас обоих, и мы вышли к видеосалону. Элеонор посоветовала посмотреть фильм «Бонни и Клайд». Он, мол, о преступнике, который похитил красавицу и заставил ее грабить банки вместе с ним. В отличие от Патти Херст, Бонни не была богатой, просто неугомонной, и жаждала острых ощущений, как, вероятно, моя мама на момент встречи с Фрэнком. Бонни по сексу стосковалась, и мама наверняка тоже. А Клайд буквально источал харизму, как похититель Патти Херст.

— Клайда играл Уоррен Битти, — вспомнила Элеонор. — Сейчас он старик, но, когда снимали фильм, считался первым красавцем. Мама говорила, что ему и в жизни харизмы хватало. В Голливуде он переспал с каждой первой, а ведь те женщины знали, что он гуляет направо и налево. Знали, а устоять перед ним не могли.

Бонни и Клайд влюбляются друг в друга. Они колесят по стране, грабят банки, живут в машине. Странно, но Клайд не мог заниматься сексом с Бонни. Он страдал от какой-то фобии, а Бонни забраковал, даже не попробовав. Клайд просто не считал ее сексапильной. В конце обоих убивают. Парень из их банды, якобы друг, предал Бонни и Клайда, чтобы не загреметь в тюрьму.

— В финале федералы выслеживают их и устраивают засаду, — рассказывала Элеонор. — Сцену, где убивают Бонни, мама смотреть не могла: там море крови. А я посмотрела. Убили ее не одним выстрелом — федералы палили из автоматов, и тело подпрыгивало на сиденье машины. Бонни буквально изрешетили, кровь сочилась сквозь платье. Бонни играла Фэй Данауэй. Фэй — красотка. В фильме у нее шикарная одежда. Не то платье, в котором ее застрелили, а другие наряды.