Джойс Мэйнард - Шесть дней любви

Я слушал молча, смотрел на мамины руки и вспоминал, как раньше она ерошила мне волосы, когда мы вместе сидели на диване. Она и сейчас потянулась к моей макушке, но я резко отстранился.

— Здорово, — наконец кивнул я. — Счастливого пути. Еще увидимся? Когда-нибудь потом.

— Что ты несешь?! — вскричала мама. — Мы втроем уезжаем! Дурачок, разве я смогу без тебя жить?!

Выходит, я ошибся, они меня не бросают. Если верить маме, нас троих ждет большое приключение. Элеонор все мысли мне перепутала, а я, молодец, позволил.

Но вдруг это обман и мама на него купилась? Вдруг Фрэнк выманивает ее из дома, обещает взять меня, а сам не собирается?

Чему мне верить? Где правда, где ложь? Одно я знал наверняка: руки у мамы больше не дрожат.

— Из школы придется уйти, — продолжала мама, словно мне было о чем жалеть. — Об отъезде никому говорить нельзя. Мы соберем вещи — и в путь.

— А как же посты на дорогах? А патрули? А фотографии в новостях и газетах?

— Полиция ищет одинокого путника, а не семью, — сказала мама.

Семья… Это слово каждый раз меня коробило. Я вгляделся в лицо маме, словно высматривал признаки лжи, потом повернулся к Фрэнку, который все мыл посуду.

Он изменился. Лицо и большое мускулистое тело остались прежними, а вот волосы, прежде темно-русые с проседью, почернели. Он перекрасил их, и брови тоже. Теперь Фрэнк немного напоминал Джонни Кэша. Когда к нам приезжали Эвелин и Барри, мама часто ставила песни Джонни Кэша. Почему-то Барри нравился альбом «Live from Folsom Prison», и мы слушали его постоянно.

Я представил нас втроем на острове, мы же на остров Принца Эдуарда собрались. Мама будет разводить цветы и играть на виолончели, Фрэнк — ремонтировать дома, а по вечерам готовить нам ужин. После ужина мы будем играть в карты в гостиной нашего коттеджа. Да пусть они спят вместе, на здоровье. Я-то стану старше и заведу подружку. С ней мы отправимся в лес или к океану, там же как раз Гольфстрим. Подружка выйдет из воды обнаженная, и я вытру ей спину полотенцем.

— Генри, мне нужно твое разрешение, — проговорил Фрэнк. — Ты единственный родной человек для Адель, и мы просим твоего согласия.

Мама держала Фрэнка за руку, но вот она взяла за руку и меня. По крайней мере, на миг я поверил, что это правда, что человек может любить и сына, и любовника, не обделяя никого. Мы все будем счастливы. Наша встреча — не только Фрэнка и мамы, а всех троих — самая большая удача в жизни каждого из нас за долгое-долгое время.

— Я согласен, — проговорил я. — Канада так Канада.

Не верилось, что может быть жарче. Оказалось — может. Ночью я даже простыней не накрылся — лежал в одних боксерках с влажным полотенцем на животе и стаканом ледяной воды на тумбочке. Казалось, Фрэнк с мамой должны были бы устроить перерыв, но жара распалила их еще больше.

Прежде они хотя бы ждали, пока я засну (точнее, думали, что засну), а сегодня то ли из-за разговора о женитьбе и совместном отъезде в Канаду, то ли из-за моего благословения начали раньше, чем я выключил свет.

«Адель! Адель! Адель!»

«Фрэнк!»

Его рычание под стать голосу Джонни Кэша. Ее хрипловатый стон, сперва тихий, потом все громче и громче. Стук изголовья кровати о стену. Ее птичий крик. Вопли Фрэнка, как у пса, которому приснился вчерашний мосол, большой и сочный.

Занавески не шевелились, я лежал среди духоты и, чтобы отвлечься, думал об Элеонор. Она ведь хорошенькая, даром что тощая. А может, и не хорошенькая, все дело в ее ауре. Казалось, коснешься — и током шарахнет, хотя не факт, что убьет. Поцелуй Элеонор на вкус как леденец «Викс», эвкалиптовый. Она язык мне в ухо засунула.

Еще Элеонор немного сумасшедшая, но для меня это только плюс. Нормальная девчонка мигом бы поняла, а если бы не поняла, то быстро сориентировалась, что общаться со мной вредно, коли рассчитываешь на популярность в нашей школе. Я сразу ее об этом предупредил, а она лишь глаза вытаращила.

— Как начнется учеба, в школе тебе со мной лучше не общаться, — сказал я. — Не то мажоры в лузеры запишут.

— Зачем мне дружить с мажорами? — удивилась Элеонор.

Я снова представил, что мы целуемся, но теперь не стоя, а лежа. Элеонор перебирала мне волосы. Она как бездомная кошка, тощая, пугливая, дикая. Может сбежать, может цапнуть.

Представил, как Элеонор снимает футболку. Лифчика у нее нет, потому что он не нужен. Грудь не совсем плоская, как я думал, а чуть округлая, а маленькие розовые соски выпирают, словно кнопочки.

«Поцелуй их», — предлагает Элеонор.

Наверное, тем же самым в соседней комнате занимались мама с Фрэнком, но я о них думать не хотел и переключился на фантазии об Элеонор.

«Куда мне тебя поцеловать?» — спрашивает она.

Еще одно утро с ароматом кофе. Под кустами в глубине заднего двора Фрэнк нашел чернику, которую использовал для блинчиков.

— Жаль, кленового сиропа нет, — посетовал он. — Бабушка с дедушкой набирали кленовый сок и каждый март уваривали в сироповарне. Часть сиропа уходила на крем для плюшек и булочек.

— В Канаде я буду работать не покладая рук, — пообещал Фрэнк. — Хочу, чтобы у вас было все. Светлая кухня. Веранда. Спальня с видом на бескрайние поля. К следующему лету разобью сад. С тобой, дружище, мы вплотную займемся бейсболом. К весне ты и пулю перчаткой без труда поймаешь.

Во многих фильмах есть сцены, показывающие, как люди влюбляются. «Буч Кэссиди и Сандэнс Кид» — лишь один из хороших примеров. Там не тянут резину, а включают романтическую песню, под которую он и она развлекаются — едут на велосипедах, бегут по полю, держась за руки, едят мороженое или катаются на карусели. Или в ресторане, и он кормит ее спагетти. Или они на лодке, лодка переворачивается, но никто не тонет. Они выныривают на поверхность и смеются. Все прекрасно, даже неприятности вроде перевернувшейся лодки.

В тот день такой фильм могли бы снять про нас, но не о влюбленности, а о том, как три человека становятся семьей. Банально, зато чистая правда, и началось все с черничных блинчиков.

Мы с Фрэнком убрали со стола, потом немного поиграли в мяч. Фрэнк похвалил меня, да я и сам чувствовал, что играю лучше. Потом к нам вышла мама, и мы втроем вымыли машину. Взяв шланг, мама окатила нас. Мы промокли до нитки, но из-за жары получилось очень приятно. Потом за дело взялся Фрэнк и окатил маму. Она пошла переодеваться, а нам велела ждать в гостиной, пообещав устроить показ мод. Строго говоря, показ устраивался ради Фрэнка, но мне тоже понравилось, как мама дефилировала по комнате то в одном наряде, то в другом. Точь-в-точь модель на подиуме или участница конкурса «Мисс Америка».

Многие наряды я видел впервые; наверное, у мамы не было повода их надевать. Фрэнк явно получал удовольствие, да и я тоже, но в другом плане и не только потому, что видел маму счастливой. Я украдкой вздохнул с облегчением: не нужно больше гадать, как и чем ее подбодрить.