Синтия Роджерсон - Я люблю тебя, прощай

Мне хочется сказать Розе и Гарри: «С вами все в порядке. Диагноз рака не подтвердился, вы не умираете. Вы блажите, бессмысленно разрушая то, чем еще можно пользоваться. Вам кажется, что чего-то недостает, но, быть может, дело в том, что у вас этого слишком много и вы просто жадничаете. Ваш развод, если до него дойдет, — следствие пресыщенной скуки. Подобно преступности в мирное время. Зачем подрывать свою семью? Ведь ни у вас, Роза, ни у вас, Гарри, нет другой. У вас есть сын. Вы не наркоманы, не склонны к физическому насилию. Хорошо знаете друг друга. Опомнитесь! Опомнитесь, пока не поздно!»

Мне хочется сказать им: «Не слушайте меня! Что я знаю? Я люблю мужа, у меня будет ребенок, но сегодня утром я чуть было не пожертвовала всем ради иностранца, который носит охотничью шляпу-трилби и работает в пиццерии. И полдня проревела, потому что скучаю по нему».

— Понимаю, это тяжело. Жить в браке нелегко, но расходиться не легче. Вы встречаетесь, хоть изредка, чтобы поговорить? О Сэме, например? О финансовых вопросах? О планах на будущее?

Виноватое молчание.

— Роза, начните первой. Все идет так, как вам хотелось?

Но Роза не может ответить, она плачет. Я протягиваю ей коробку с платками, которые всегда держу под рукой. Из всех несчастливых людей в мире романтики, должно быть, самые несчастные. Жизни никак не удается оправдать их ожидания. Гарри неловко ерзает, меняет положение ног, откашливается и берет слово:

— Ты же сама так решила, Роза. Чего ты теперь хочешь?

Роза сморкается.

— Не знаю. Прости. Разревелась ни с того ни с сего.

Она снова сморкается, но забывает вытереть глаза и щеки. Лицо блестит от слез, и от этого Роза становится такой милой. Нежной.

— Я скучаю по Сэму.

— А по Гарри? — спрашиваю я.

— Нет. — И снова слезы, но беззвучные. — Мне хочется готовить Сэму завтрак перед школой, подбирать его грязную одежду в ванной. И пусть бы он не обращал на меня никакого внимания со своими наушниками! — И заливается резким истерическим смехом.

— Надо бы тебе кому-нибудь показаться, — качает головой Гарри. — У тебя крыша едет.

— Ага, тебе-то уж это точно знакомо, — тут же огрызается она. И вдруг удивленно охает.

— Что такое? — интересуюсь я.

— Только сейчас сообразила, по чему еще я соскучилась. По нашим с тобой стычкам, Гарри. Целую вечность никого не посылала куда подальше. Не представляешь, до чего мне этого не хватает.

— Когда ты уже повзрослеешь, Роза. Это не игра. Сначала ты валяла дурака дома, потом вообще свалила. Какого черта! Каждый раз получаешь то, что сама хочешь.

Ни разу еще не видала Гарри таким. Он разозлился! Надо полагать, сейчас начнется.

— Да пошел ты, Гарри, знаешь куда…

— Сама иди, Роза. Дура трахнутая!

Пытаюсь отнестись к происходящему серьезно, но у самой в голове крутится только: трах-трахтрахаться. Даже само слово заводит меня. Никогда прежде не замечала, какое оно «пробивное». Интересно, может человек кончить от одного слова? Не понимаю, как я буду дальше жить без Мацека? Который час? Боже, какая у меня бесконечно длинная жизнь!

— Есть ли что-нибудь конкретное, что вам обоим хотелось бы сегодня обсудить?

— У меня есть. Кое-какие новости, — заявляет Роза и краснеет. Словно прочла мои мысли.

— Какие же?

— Помните того человека, про которого я вам рассказывала, с которым мы еще поцеловались? — спрашивает она меня. Не помню, но киваю.

— Альпин? — мгновенно поднимает голову Гарри. — Он здесь, да? Ушел от Сары. Я так и знал. Так и знал! Знал, что если ты меня бросаешь, то не ради пустого дома.

— В общем, да. Ты был прав.

— Еще как прав!

— Ну и что, доволен?

Гарри фыркает, неприятно усмехается и говорит:

— Само собой. Просто счастлив. Ты, полагаю, тоже счастлива.

— Да, очень.

— Ну, Роза… — вставляю я, гадая, что еще сказать. Подумать только — она меня провела.

— Значит, ты попросишь развода, — говорит Гарри. Ответа не ждет. — Ты его получишь, Роза. Твоя взяла.

Встает и выходит, хотя до конца встречи еще тридцать пять минут.

Роза сморкается.

— Простите, Аня. Ей-богу, я хотела ему раньше сказать.

— Да. Это нелегко.

Она встает, надевает пальто.

Едва за ней закрывается дверь, достаю ежедневник и вычеркиваю их посещения. Потом включаю телефон и жду целую минуту. Ничего. Жду еще минуту, мысленно приказывая ему позвонить или написать. Даю себе слово, что если он не станет, то и я не стану. Потом нахожу его имя в списке контактов и удаляю его. Проще простого!

После чего захожу в свою электронную почту, открываю его последнее письмо, сохраняю адрес, телефон и только тогда снова могу начать дышать.

Жить с Альпином просто — как дышать. Словно каждый день — день картофельной запеканки. Быть с ним рядом чертовски приятно: легко говорить, легко угодить, легко любить. Только немного чудно, что в эту новую жизнь он шагнул с такой легкостью. Как подумаю о брошенном им доме, так и вижу полный бардак и тоску зеленую. Ребятишки небось снова взялись сосать палец и писаться в кровать, а жена день и ночь рыдает над кухонной раковиной. Все эти годы он был доволен своей семейной жизнью, но лишь оставил ее — и уже счастлив со мной. А может, у Альпина просто такая натура, что для счастья ему не очень-то нужна ни я, ни кто другой. Даже как-то противоестественно — быть таким довольным, таким безмятежным.

Пожалуй, у меня просто нет привычки к легкой и приятной жизни, вот я и психую. Видать, заточена под свары и ругань. Под упреки и прекословие.

Месяц прошел, а я все не могу расслабиться, все считаю себя хозяйкой, прыгаю вокруг него, будто он в гости зашел. А ведь это и его дом тоже, и я хочу, чтобы он чувствовал себя здесь совершенно свободно, делал что хочется, а не сидел подле меня как пришитый. Сказать по правде, трудновато быть недовольной тем, кто всем доволен. В общем, я решила смотаться в город, проверить, нет ли чего новенького в «Муссоне». [29] Сеть магазинов одежды в Великобритании и Ирландии. Гляжу — Гарри, топает себе через площадь Сокола, за ручку с какой-то рыжей бабой. И гогочет во все горло. Бабе на вид лет тридцать, и тоже хохочет-заливается. Я прямо застыла, сердце колотится. Что делать? Нырнула в лавку «Лоры Эшли», хотя терпеть не могу «Лору Эшли». Но в «Муссон» сейчас путь заказан, потому как Гарри ведет свою бабу за ручку именно туда. Почему он не на работе? Он же работает по субботам. А главное — почему не сидит в одиночестве и не страдает по мне? Господи, я же всего неделю назад сказала ему про Альпина!

Посимулировав какое-то время интерес к платьям в цветочек, выхожу из магазина. Первое желание — поговорить с Сэмом. У Гарри, значит, и сын, а теперь еще и подружка, а для меня единственный ребенок — чужой человек? Это, в конце концов, невыносимо! Захожу в «Старбакс», отхлебываю кофе, обжигаю язык и набираю номер Сэма. В кафе шумно и многолюдно. Все с сумками, с пакетами, и, похоже, у каждого посетителя есть пара. Кто-то спрашивает, нужен ли мне второй стул, и, когда его забирают, обнаруживается, что я единственная сидящая в одиночку женщина. Идет вызов. Перевожу дух. Иногда Сэм выключает телефон. Сейчас услышу голос сына. Но звонок обрывается. Понял, что это я, и дал отбой? Сижу в одиночестве, красная, с обожженным языком, и снова набираю Сэма. На этот раз отвечает — автоответчик. Сэм выключил телефон.