Весь свет

— Держите ее! Я ее купил, и она не имеет права убегать от меня!

Я смотрю на него во все глаза, я понимаю, что все тут за него, а за меня никто. И еще я знаю, теперь наверняка знаю, что мы, я и он, еще увидим его жену мертвой у меня на кухне, и на этот раз он не защитит меня от полицейских.

— Пожалуйста, отпустите меня, я вас прошу...

— Ну уж нет!

— Я умоляю, сеньор...

— Нечего меня умолять!

И вот опять он и я, мы с ним оба, видим, как его жена лежит мертвой на кухне у моих ног...

— Уж лучше вам убить ее самому и оставить меня в покое, — говорю я тихо.

— Что ты городишь?

Тогда я кричу на всю площадь:

— Убейте ее сами и оставьте меня в покое!

— Молчи, тварь! — кричит он громче меня и командует: — Обходите! Окружайте ее!

Один из его друзей, замыкая цепь, идет прямо на меня.

— Ну, кампа, — говорит он, — если ты меня укусишь...

Перевод с испанского Л. АРХИПОВОЙ

Они редко обменивались словами. Отчасти потому, что знали мало слов, которые могли бы выразить их мысли; отчасти потому, что произносим мы обычно не то, что хотели бы высказать; главным же образом из-за того, что и без слов все было ясно.

— Три года мы женаты, — сказал он. — В каком-то смысле это немалый срок.

— В каком-то смысле... — согласилась она, отвечая сразу и на сказанное, и на то, что стояло за ним.

Глаз она не подняла. Все ее внимание было сосредоточено на кормлении ребенка...

Она не знала, что муж наблюдает за ней, а может быть, и знала, да не обращала внимания: когда наступало время кормления, ей ни до кого не было дела. А он все смотрел и смотрел на них, не в силах оторваться. Его завораживала нежность, которой светились ее глаза во время кормления. До чего же они были сейчас непохожи на те огневые и дерзкие, которые он знал когда-то, да и все ее лицо стало совсем другим. Из-за этого непривычного выражения нежности, которое появилось у нее после рождения ребенка, она казалась незнакомой. Мать и ребенка связывало чувство, которое они никогда не смогут разделить с ним. Он принимал это с тупой покорностью — ничего другого ему не оставалось.

— А с другой стороны, — сказал он, — три года — это не так уж много.

— Да, с другой стороны, — снова согласилась она, — три года — совсем небольшой срок.

Она знала, что он хочет сказать.

Вынув сосок из ротика ребенка, она обтерла ему губы и сразу будто вернулась из того, чужого мира. Прислонив ребенка к плечу, погладила ему спинку.

— Ну вот и умник.

Он оторвал взгляд от пола и увидел, что она смотрит на него. Она тотчас отвела глаза, и он понял, что это значит. Муж и жена часто могут обойтись без слов. Она заговорила, так и не повернув к нему головы:

— Я нашла сегодня у тебя в кармане старую пачку с двумя сигаретами.

— Это хорошо, — отозвался он. — Можно будет покурить...

На полу, во всех четырех углах комнаты, и под столом, стоявшим посредине, валялись книги, десятки, сотни книг. Маленький книжный шкафчик был набит до отказа, книгами был завален еще один стол...

— Как только мы получим деньги, — сказал он, — мы купим большой книжный шкаф.

— Да, — ответила она, — как только мы получим деньги. — Но она сказала это без тени улыбки, и он понял, что она у самого предела.

В лучшие времена она, бывало, смеялась, когда он говорил: «Вот получим деньги...» Эти слова стали семейной шуткой. Правда, не очень веселой — шутки ведь часто печальны, но, если мужчине и женщине хорошо друг с другом, они нередко смеются и над печальным.

Они многое собирались купить, получив деньги. Диван для веранды, комплект Британской энциклопедии, Полное собрание сочинений Шекспира, курс французской устной речи для вечерних школ... Однако с этими покупками можно было и не спешить. Жизнь шла своим чередом без дивана, и книжного шкафа, и даже без Шекспира. Но вскоре наступили времена, когда пришла необходимость в более насущных вещах. Ребенку нужна была сетка от москитов, ей — платье, да и у него самого совершенно износились ботинки.

А в последнее время они стали избегать разговоров о том, что нужно, — ведь им нужно было то, без чего невозможно обойтись. Нельзя же сказать жене: «Как только мы получим деньги, мы купим чего-нибудь поесть». А когда она говорит: «У меня пропадает молоко, надо купить какой-нибудь еды ребенку», — разве можно ответить на это: «Сделаем, вот только получим деньги»? А так как ничего другого он сказать не мог, то он молчал...

Ребенок уснул, крепко прижавшись к груди матери, и теплота его маленького тела вдруг захлестнула ее жаркой нежностью. Она судорожно стиснула малыша в объятиях. Вспышка была так неистова, что он испугался, как бы она не выдавила жизнь из крохотного тельца, но промолчал: ведь между этими двумя — его женой и его ребенком — были какие-то свои связующие узы, они жили в своем обособленном мире.

Он заметил слезы у нее на глазах и снова подумал, что она у предела.

Сунув руку в карман, он вытащил два маленьких лимона.

— Какой-то человек дал мне сегодня два лимона, — сказал он.

Она обернулась, и у него упало сердце, когда он увидел ее залитые слезами глаза.

Но, когда она заговорила, голос ее звучал спокойно и бодро.

— Ну что ж, — сказала она, — очень хорошие лимоны. Почему он тебе их дал?

— Не знаю, — ответил он. — Может быть, у него не было ничего другого.

— Это верно, — согласилась она. — Может, у него в этот момент только и было что эти лимоны, а ему хотелось чем-то поделиться. Так бывает. Иногда человеку так хочется поделиться, что он отдает все, что у него есть: это, может быть, и немного, но он отдает все, чем располагает.

Замолчав, она поняла, что сказала больше, чем собиралась, сказала то, чего не думала говорить. Но ей так хотелось, чтобы он понял все. Он почувствовал, что кризис миновал, затаенное наконец высказано и им нечего больше скрывать друг от друга.

— Я попросил у тебя слишком многого, — сказал он. — Я это знаю.

— Ты не просил, — ответила она. — Я отдала, потому что мне нужно было отдать.

Она крепко прижала к себе ребенка.

— Что ты сегодня ела? — спросил он, и у него кольнуло сердце от бессмысленности этого невольно вырвавшегося вопроса: он знал, что в доме нечего есть.

— Черная курица снесла яйцо, — ответила она. — А на банановом дереве поспела гроздь бананов. Их уже клевали дрозды. Я совсем не голодна, и маленький хорошо поел сегодня.

Он ничего не мог ответить ей: очень уж ныло сердце.

До чего отважно пустились они в путь три года назад, три года, которые в каком-то смысле были немалым сроком, а с другой стороны, совсем небольшим. Как высоко они стремились тогда, а кончилось все тем, что он не в силах прокормить жену и ребенка. Ему стало стыдно.