Весь свет

Я стремлюсь в беспредельные

Просторы открытой земли,

Стремлюсь, как народ мой стремится

К миру.

Так я пишу на стене

Моей комнаты — всюду

Дома́, в них мужчины и женщины,

Дети и улыбки,

И пот струится, и слезы

Утирает ветер. Всюду поют и танцуют,

Работают, умирают.

Так я говорю в теснине

Четырех стен — всюду реки,

Птицы летят по небу, над полем

В цвету, над мертвой пустыней. И есть

Ночь, и есть день.

Я стремлюсь в беспредельные

Дали, как к миру стремится

Мой народ.

Вбей

свою

сваю

в зыбкое время.

Сквозь пальцы просыпается песок,

образует аморфную насыпь,

которая тотчас и навсегда

исчезает сама в себе.

Жизнь

растрачена.

Все, что ты не создал, —

не ты. Твоя суть равна

твоему делу. Кто не строит ступеней,

как поднимется над собой?

И кто ищет без спутников,

как отыщет себя?

Оставь большее в жизни, чем след

загребущих лап, чем наследство

ископаемых чудищ, которых

и нынче хватает.

Вбей же сваю. Вбей

свою ясную мысль в умы,

как незримый единственный памятник

твоему единственному бытию — вбей

сваю в плотину

против вечных стихий.

Лишь когда ты,

Каменщик,

Скажешь:

Я этот дом построил,

Его не посмеют разрушить, —

Только тогда

Ты завершил труд.

Лишь когда ты,

Токарь,

Скажешь:

Я выточил этот ствол,

Его на детей не посмеют направить, —

Только тогда

Справедлив твой труд.

Лишь когда ты,

Гражданин,

Скажешь:

Я творец этой страны,

В ней не будет больше униженных и голодных, —

Только тогда

Ты

Сделал свое дело.

Невозможно перебороть

несправедливость времен;

она не вернется в плоть,

и камнем не станет он...

Перевод с немецкого В. КУПРИЯНОВА

Я пишу, возможно повторяясь,

о вещах простых и очевидных,

столь простых, что мы о них забыли.

Мир устроен так, что, к сожаленью,

он еще далек от совершенства.

Чтоб его улучшить, было много

высказано мыслей. Мы успели

их забыть, как погребенных сфинксов.

Вот я и пишу. Спешу напомнить.

Волосы надо стричь.

Посуду надо мыть.

Улицы надо мести.

Глупцов надо учить.

Землю надо беречь.

Мы — ангелы,

но не о двух крылах:

по одному крылу

нам выдала природа;

крыло второе

ищем мы по свету,

собратьев ищем —

мы хотим полета.

В виде побочной продукции

здесь вываривались скелеты —

наглядные пособия для

немецких школ по предмету

«Анатомия человека».

В зоологических кабинетах

многих немецких школ

по углам белеют скелеты.

Сколько из них

пришли сюда —

оттуда?

Уходя,

ты сказала,

что забыла покормить птиц;

на улице снег, и

птицы замерзнут,

они без тебя погибнут —

так ты сказала...

Но

разве тебе неизвестно,

что у всякой птицы есть крылья?

Они унесут ее

туда, где тепло и

где много света

и корма:

куда — все равно...

Что им холод и снег,

птицам?..

Перевод с немецкого Б. ПЧЕЛИНЦЕВА

Польская поэтесса Халина Посвятовская прожила всего тридцать два года: 1935—1967. Родилась она в маленьком городке, над которым возвышалась башня старинного монастыря и труба современной фабрики Она смутно помнила сентябрь 1939 года, когда мать пыталась убежать вместе с четырехлетней дочкой от наступавших немецких войск. Хорошо помнила весну 1945 года, когда перед уходом немцев жители прятались в подвалы, чтобы дождаться советских солдат. Просидев несколько суток в сыром подвале, Халина заболела ангиной, перешедшей в эндокардит — тяжелую и опасную болезнь сердца. Годы отрочества и юности Халины прошли в больницах Кракова, Познани, Варшавы в санаториях. Тем не менее она упорно училась, сдала экстерном экзамены. В 1958 году девушка решилась на рискованную — по тем временам еще уникальную — операцию на сердце. Медицина подарила молодой пациентке годы жизни. Этих лет оказалось девять. В 1967 году стала неизбежной новая операция, которой сердце уже не выдержало.

Между 1958 и 1967 годами Посвятовская окончила философский факультет университета, работала над диссертацией.

Болезнь, как бывает иногда, еще в детстве приохотила ее к чтению. Особенно любила Халина читать стихи и заучивать их наизусть, пробовала писать сама. Подражала, как признается, Адаму Мицкевичу и Юлиушу Словацкому. Подбирала рифмы для терцин и сонетов, голова, по словам Халины, была полна рифм. Этих детских стихов ее мы не знаем. То, что вошло в поэтические книги Посвятовской («Языческий гимн» — 1958, «Сегодняшний день» — 1963, «Ода к рукам» — 1966 и посмертный сборник «Еще одно воспоминание» — 1968), написано чаще всего свободным стихом, так называемым верлибром, зачастую без знаков препинания. Но в этих нерифмованных и неметризованных стихах то пробьется ямб или хорей, то прозвучит тихонько очень осторожная, очень отдаленная рифма-ассонанс. Строки Посвятовской, пульсирующие то ровно, то неровно, естественны и гармоничны, как все живое.

Страстная любовь ко всему живому, любовь к жизни, к любимому переполняет поэзию Посвятовской. Польский поэт Тадеуш Новак, заходивший к ней в больницу за несколько дней до операции, пишет, что пришел навестить ее, но никак не прощаться: «Потому что как можно было, хотя бы в мыслях, сказать «прощай» Халине. Ведь она была единственной поэтессой, которая в своих стихах всему на свете говорила «здравствуй». Всему на свете, начиная с самого важного, самого ценного в жизни человека — начиная с любви. Ведь никто из современных польских поэтов не умел, не сумел так уверенно, так ярко написать о зарождающемся чувстве, о чувстве, охватывающем до последней частички все существо». Тадеуш Новак называет ее лирику «песнь песней».