Джоанн Харрис - Остров на краю света

— И ты знаешь, папа, они так рады этой работе. Все дело в тамошнем уровне жизни. Там такая нищета, просто смешно. Мы им платим гораздо больше, чем они заработали бы у своих.

Я взглянула на няньку, которая торопливо вытирала Франку лицо мокрым полотенцем. Интересно, есть ли у нее родные там, в Марокко, скучает ли она по дому. Франк извивался и ныл по-арабски.

Адриенна подхватила нить повествования.

— Конечно, у нас бывают и проблемы.

Злобный конкурент поджег склад. Убытки на миллионы франков. Нечестные работники — растратчики и воры. На стенах виллы кто-то выцарапал надписи — против европейцев. Фундаменталисты набирают силу, рассказывала она, и стараются всячески ущемить иностранцев. И кроме того, надо думать о детях. Пора уже планировать переезд.

— Папа, я хочу, чтобы мои мальчики получили самое лучшее образование, — заявила она. — Я хочу, чтобы они знали, кто они такие. Я ради этого пойду на любые жертвы. Жаль, что мама не увидит…

Она прервалась и поглядела на меня.

— Ты же знаешь, какая она была. Никого не слушала. Даже денег не брала. Все от упрямства.

Я глядела на сестру без улыбки. Я вспомнила, как мама гордилась, что работает уборщицей; как рассказывала мне про рубашки от Эрмеса, которые гладила, про костюмы от Шанель, которые забирала из химчистки; как, находя за подушками диванов случайно завалившуюся мелочь, она всегда складывала ее в пепельницу — ведь взять ее себе было бы воровством.

— Мы ей помогали как могли, — продолжала Адриенна, бросив взгляд на Жана Большого. — Ты ведь это знаешь, правда? Мы о тебе так беспокоились, папа, ты ведь тут совсем один.

Он сделал повелительный жест: еще кофе. Я налила.

— В общем, мы погостим на острове еще пару недель, потом немного побудем в Нанте. Чтобы все устроить. У Марэна там дядя, двоюродный брат Клода, Аман. Он тоже занимается антиквариатом, импортирует. Он возьмет нас к себе, пока мы не найдем чего-нибудь более постоянного.

Марэн кивнул.

— Главное, что мальчики будут в хорошей школе. Маленький Жан-Франк едва-едва говорит по-французски. И им обоим надо научиться читать и писать.

— А что же малыш?

Я помнила, что Адриенна была беременна, когда умерла мама. Но Адриенна совершенно не была похожа на только что родившую. Она всегда была тоненькая, а теперь стала еще тоньше обычного. Я заметила, какие у нее хрупкие, костлявые запястья, а под глазами залегли ямки теней.

Марэн укоризненно посмотрел на меня.

— У Адриенны был выкидыш в три месяца, — гнусаво, как обычно, сказал он. — Мы не говорим на эту тему.

Он говорил так, словно это было в том числе и моих рук дело.

— Извини, — пробормотала я.

Адриенна натянуто улыбнулась.

— Ничего, — сказала она. Она протянула худую коричневую руку и погладила одного из мальчиков по голове. — Не знаю, что бы я делала без моих ангелочков.

Мальчики захихикали и затрещали между собой по-арабски. Жан Большой смотрел на них так, словно не мог насмотреться досыта.

— Мы их опять привезем на каникулы, — предложила Адриенна чуть более жизнерадостно. — Мы тогда приедем надолго, погостим хорошенько.

Они пробыли два часа. Адриенна обследовала дом сверху донизу, Марэн осмотрел шлюпочную мастерскую, а Жан Большой курил «житан», пил кофе, смотрел на мальчиков, и его глаза, голубые, как бабочкино крыло, сияли.

Мальчики. Ничего удивительного. Он всегда мечтал о сыновьях, и прибытие Адриенны, матери сыновей, повергло наше только зарождающееся мирное сосуществование в полнейший хаос. Жан Большой не отрываясь ходил за мальчиками; иногда ерошил их длинные пряди; отодвигал от камина, когда они, заигравшись, оказывались слишком близко; подобрал сброшенные кофточки, сложил и положил на стул. Мне было не по себе, неловко, я сидела напротив няньки и не знала, чем бы заняться. Горсть песка, перекочевавшая ко мне в карман, словно просилась наружу. Мне хотелось бы пойти обратно на Ла Гулю или на дюны, где можно побыть одной, но выражение отцовского лица меня завораживало. Это на меня он должен был так смотреть.

Я больше не могла молчать.

— Я ходила на Ла Гулю сегодня утром.

Ноль реакции. Франк и Лоик боролись, играя, и катались по полу, как щенки. Нянька робко улыбнулась, явно не понимая ни слова.

— Я думала, может, прилив что-нибудь принесет.

Жан Большой поднял пиалу и на мгновение укрыл в ней лицо. Послышалось тихое хлюпанье. Он поставил перед собой опустевшую пиалу и подтолкнул ее ко мне жестом, означавшим «дай еще».

Я не прореагировала.

— Видишь?

Я вытащила руку из кармана и поднесла к его лицу. К ладони прилип песок.

Жан Большой опять настойчиво подтолкнул пиалу.

— Ты понимаешь, что это значит? — Я резко повысила голос— Или тебе все равно?

Он опять подтолкнул пиалу. Франк и Лоик смотрели на меня с открытыми ртами, забыв про игру. Жан Большой смотрел мимо, без всякого выражения, непроницаемый, как статуя с острова Пасхи.

Я вдруг разозлилась. Все шло не так: сперва Флинн, потом Адриенна, а теперь и Жан Большой. Я грохнула кофейник перед ним на стол, так что кофе выплеснулся на скатерть.

— Хочешь кофе? — настойчиво сказала я. — Так сам налей. А если хочешь, чтобы я налила, то скажи. Ты можешь, я знаю. Ну. Скажи!

Молчание. Жан Большой просто-напросто опять уставился в окно, игнорируя и меня, и все остальное. Он словно стал таким же, как раньше, и все, чего мне удалось добиться, было забыто. Еще несколько секунд, и Франк с Лоиком возобновили игру. Робкая нянька смотрела себе в колени. Адриенна что-то крикнула снаружи, не то весело, не то возбужденно. Я стала убирать со стола остатки завтрака, швыряя кастрюли в раковину. Оставшийся кофе я вылила — надеялась, что отец запротестует, но не дождалась. Я молча вымыла и вытерла посуду. Глаза у меня жгло.

Сестра с мужем и детьми остановились в «Иммортелях». Они пришли к нам на рождественский обед, потом заходили почти каждое утро на час или около того и уходили обратно в Ла Уссиньер. На новый год Франк и Лоик получили новые велосипеды, которые отец специально заказал с материка. Я не спросила, где он взял деньги, хотя знала, что велосипеды недешевы.

Уже на сходнях «Бримана-1», когда Жан Большой помогал няньке тащить на борт чемоданы, Адриенна наконец отвела меня в сторону.

— Насчет папы, — доверительно сказала она. — Я не хотела говорить при мальчиках, но он меня очень беспокоит.

— Меня тоже.

Я старалась говорить без всякого выражения.

Лицо Адриенны выразило огорчение.

— Я знаю, ты не поверишь, но я очень люблю папу, — сказала она. — Меня беспокоит, что он живет тут так замкнуто, так зависит от одного-единственного человека. Мне кажется, это ему не полезно.