Мишель Деон - Высший круг

Она порылась в большой матерчатой сумке, вытаскивая пустые сигаретные пачки, пачку ваты, два грязных носовых платка, сигнальный пистолет, пока не выудила оттуда книж­ку небольшого формата с обложкой всех цветов радуги.

— Возьмите, это мои стихи: «Roses forever». Можете по­дарить их вашей подружке.

Поезд замедлил ход. Она побросала все остальное в сум­ку, надела меховую шляпку и повернулась к Артуру с ши­рокой улыбкой, обезобразившей ее изрезанный вертикаль­ными морщинами рот:

— Пять долларов.

— Что пять долларов?

— Стоит книга, которую вы сейчас купили.

— Я ничего не покупал.

Он сунул книжку в сумку, и тут поезд затормозил. Дама чуть не упала, едва успев уцепиться за спинку своего сиденья.

— Никогда еще не видела таких невоспитанных людей, — произнесла она презрительно и твердо, гордо вскинув подбородок, чтобы показать, что он ошибается: она не кто-то там, а известная поэтесса.

Толстый мужчина, которому она преграждала дорогу, бросил неласковый взгляд на молодого человека, забив­шегося в свой угол, прижавшись лбом к стеклу и увлечен­но разглядывая перрон, на который спустилось несколько пассажиров. Пожилая дама появилась по ту сторону стекла, на высоких каблуках, в сбившейся шляпке. Постучала зонтиком по стеклу и прокричала какие-то слова, которых он не понял. Поезд тронулся.

— Возможно, в следующий раз ей больше повезет, — произнес ироничный мужской голос.

Артур обернулся. Позади него сидел мужчина лет пяти­десяти, с челкой седых волос на лбу, с веселым лицом, об­рамленным полукругом белой бороды, и читал газету, дер­жа ее в вытянутой руке.

— Вы хотите сказать, что она мошенница?

Мужчина положил газету на колени и разгладил ее ру­кой в перчатке.

— Это слишком сильно сказано, но что-то в этом роде!

— Я только что приехал, с неба свалился, то есть сошел с «Квин Мэри»… Я француз…

— Это слышно.

— А часто эта женщина такое проделывает?

— В каждую поездку ей удается продать одну-две книж­ки своих стихов, изданных за счет автора.

— Стихи-то хоть хорошие?

— Бывает и хуже.

— Значит, вы тоже их купили?

— Да… На третий или четвертый раз. Из любопытства. У меня в кармане завалялась бумажка в пять долларов… Держу пари, что вы едете в Бересфорд.

— Вы тоже?

— Нет, я уже не в том возрасте, но я там учился трид­цать лет назад. Мой сын поступил туда в прошлом году. Вы наверняка его встретите: Джон, Джон Макомбер. В боль­шей степени спортсмен, чем интеллектуал.

Улыбнувшись, он вновь погрузился в свою газету. В Бо­стоне был уже вечер. У выхода из вокзала дожидался не­большой автобус с табличкой Beresford University. Туда село полтора десятка человек. Шофер пожаловался на боль в спине, не позволявшую ему поднять сундучок на крышу. Два парня в синих блейзерах и серых брюках подхватили его как перышко и забросили к другим чемоданам.

Час спустя Артур уже устраивался в маленькой комнатке общежития, где он проведет три года своей жизни: кровать, шкаф, стол, две этажерки, мрачноватый плафон, настольная лампа и правила внутреннего распорядка в рамочке у двери. Его быстро научили (Жетулиу в первую очередь), как их об­ходить. Артур вычислил Джона Макомбера и решил, что этот великолепный футболист не унаследовал юмора своего отца, Они встречались по утрам на беговой дорожке стадиона. Ар­тур тренировался на дистанции 3000 метров, хотя совершен­но не собирался участвовать в соревнованиях, но эта дис­танция, не заставляя его выбиваться из сил, подходила под его дыхание и сердечный ритм. Джон Макомбер же бегал с низкого старта на короткие спринтерские дистанции, трени­ровался падать кувырком. Когда они встречались, то хлопали ладонью об ладонь и улыбались, не говоря ни слова. Порой к ним присоединялся Жетулиу. Природа одарила его длинны­ми ногами бегуна на 800 метров. За сто метров до финиша он опускал руки и шел по краю дорожки к своей спортивной сумке, элегантно оборачивал вокруг шеи полотенце и отправ­лялся в раздевалку, едва переставляя ноги.

— Эти последние сто метров… Никогда я их не пробегу. Почему не сделать дистанцию 700 метров!

— Пошли жалобу в Олимпийский комитет.

Жаль: у него был длинный шаг, пульс меньше шести­десяти, дыхалка, несмотря на сигареты и спиртное. Вообще-то ему быстро становилось скучно на стадионе, как и на занятиях, где он приводил в восторг своей памятью и в отчаяние своим безразличием. Карты в университете были в принципе запрещены, но проверки проводились редко, и Жетулиу этим пользовался, чтобы раздобыть карманных денег — на гараж и бензин для своего великолепного крас­но-белого «Корда-1930».

— Я купил его из-за Аугусты: красный, как ее роза, и белый, как ее вечернее платье. Я не собираюсь оставаться незамеченным.

Портер приехал с лекцией в начале ноября. На ней мог­ла присутствовать только горстка студентов. Преподава­тельский корпус, сотрудники университета и профессора, специально приехавшие из Бостона, заполнили аудиторию задолго до назначенного времени. Артур увидел молодого человека в темно-синем костюме, который открывал двер­цы машины перед Минервой и Аланом у причала. Левый карман его пиджака нарочито оттопыривался от лежавше­го там «хольстера».

— Я познакомился с мистером Портером на «Квин Мэри». Oн особо просил меня присутствовать на лекции.

— Боюсь, мест больше нет.

— Меня зовут Морган, Артур Морган.

— Я сейчас все выясню, месье Морган. Подождите меня в холле.

Через несколько минут он вернулся и провел Артура в первый ряд, к почетным гостям и членам администрации, и ему, к своему смущению, пришлось выдерживать их во­прошающие взгляды, догадываясь, о чем они перешепты­ваются. Всем, должно быть, лучше него была известна лич­ность Алана Портера, которого приветствовали стоя, как только он вышел на эстраду. Он потерял загар и, возмож­но, несколько килограммов. Артур пожалел, что Портер не явился в этот чопорный университетский круг в канаре­ечном спортивном костюме. Такой наряд придал бы изю­минку лекции, которая поначалу была довольно пресной, но под конец приобрела остроты, когда лектор перешел к конкретным примерам и разобрал механизмы нескольких кампаний по дезинформации, первую из которых провела разведслужба Вермахта накануне войны. Эта служба, симу­лировав провалы, сумела убедить Сталина в том, что в его штабе измена, и гениальный отец народов энергично взял­ся за чистки в Красной Армии, первым делом убрав мар­шала Тухачевского, а вслед за ним — двадцать генералов и тридцать пять тысяч офицеров из высшего командного состава и низшего звена. Обезглавленная, лишенная луч­ших специалистов, теснимая Красная Армия чуть не была уничтожена в 1941 году, в самом начале операции «Барба­росса». Так же ловко союзники заставили в 1944 году пове­рить Роммеля и Кейтеля, что высадка десанта произойдет в Па-де-Кале, где оба маршала и сосредоточили свои глав­ные силы, оголив полуостров Котантен. КГБ усвоило урок, и с конца войны постоянно проводило дезинформационные кампании, особенно в интеллигентских и университетских кругах, подрывая доверие к обличениям сталинской дик­татуры, советских концлагерей и коммунистического им­периализма.