Илья Фальковский - Володя, Вася и другие. Истории старых китайских интеллигентов, рассказанные ими самими

— Не похож. Китайцы жёлтые, а вы белый, — уверяли они с присущей им прагматичностью, без всякого налёта романтизма.

— Но ведь это же было давно! — продолжал упорствовать я. — Шестьсот лет назад!

— Шестьсот лет назад не считается, — стояли они на своём. Так и не удалось их убедить. Не считается, и всё.

Не признали меня за сородича.

Мы поехали с делегацией нашего университета на переговоры в Екатеринбург. Хотели отправлять в тамошний университет наших студентов на стажировку. Жизнь там дешевле, чем в Москве или Питере. Нужно было посмотреть сам город, общежитие, университет. Обсудить условия стажировки. Переговоры прошли успешно, вроде бы обо всём договорились.

Потом мы полетели на экскурсию в Питер. Стандартный набор китайского туриста — Эрмитаж, Петергоф, Екатерининский дворец. Фонтаны, позолота, солнце, голубая вода. Улыбки и фотографии на фоне.

Делегацию составляли декан факультета бизнес-администрирования Чжан, деканша факультета журналистики Чен, профессор факультета искусств Ма и мы с женой. Чжан — немногословный пожилой человек с испещрённым морщинами лицом. Ма и вовсе молчун. Бритый наголо, всегда, даже за едой, в кепке и куртке. Пищу не проглатывает, а с громким звуком всасывает в себя. Коллеги из екатеринбургского университета с ужасом косились на него. При этом редкий в Китае специалист по тибетскому искусству. Автор книги «Ремесленное искусство тибетского буддизма». У Чжана и Ма была с собой коробка китайской водки.

Когда уезжали обратно, при посадке в «Сапсан» Чжан обнаружил, что забыл в номере свой костюм. А при приезде в Москву Ма забегал по поезду. Оказалось, где-то потерял свою сумку. В сумке — видеокамера и фотоаппарат с отчётами о поездке. Ещё — телефон. А главное — крупная сумма денег, что-то около восемнадцати тысяч юаней.

Проводники на вокзале вызвали полицию. Те связались с полицией в Питере. Похожая сумка обнаружилась на пункте досмотра, который нужно пройти перед посадкой в поезд. Теперь её сдали в камеру хранения. В тот же день мы улетели в Китай.

У меня в Питере живёт подружка Даша, бывшая девушка моего друга, сына деканши факультета журналистики екатеринбургского университета. Я попросил её съездить в отель за костюмом и сходить на вокзал за сумкой. С костюмом всё прошло гладко. А вот с сумкой вышла заминка. Я послал Даше копии паспорта и билета Ма. Но сумку ей не отдали. Сказали, что за ней уже охотятся полчища китайцев. Все они выдают себя за владельцев. Сотрудники камеры хранения вначале потребовали, чтобы мы прислали свои фотографии — они сравнят их, с теми, что в фотоаппарате. Проверят, совпадут или нет. А потом и вовсе заявили, что выдадут сумку только самому Ма. Но это же абсурд: даже если он получит новую визу и купит билет, он же не говорит по-русски. Как докажет, что он владелец?

Я нашёл в интернете телефон начальника вокзала. Поговорил с его помощником. Тот дал мне мобильный номер директора камеры хранения. Я звонил ему много раз. Мы вместе искали решение.

— Денис! — кричал я в трубку. — Это я, Илья из Китая!

При личном общении директор камеры хранения оказался нормальным парнем. В конце концов пошёл навстречу. Ограничился лишь просьбой прислать доверенность на Дашу.

Доверенность удалось оформить с трудом. Китайский нотариус требовал копию заявления о пропаже, поданного в российскую полицию. Но никакого заявления Ма не подавал. Наконец, смогли найти другого нотариуса. А счётчик щёлкал — за хранение уже «накапала» круглая цифра.

Через месяц с лишним доверенность добралась до Питера. Даша снова пошла на вокзал. Сумка была получена, но возник вопрос: как её переправить в Москву, чтобы она там дожидалась моего приезда на зимние каникулы?

Даша в Москву не собиралась. Из той квартиры, где лежала сумка, она куда-то съехала. А квартира эта необычная — коммуналка, в которой живёт человек десять друзей. Деканша из Екатеринбурга попросила забрать сумку своего сына, который ненадолго отправился в Питер. Сын торжествующе звонил мне по скайпу — запылившаяся сумка была обнаружена им под Дашиной кроватью. На свою голову, я попросил его проверить, остались ли там ещё деньги. Сын проверил и развеселился. Рассказывал мне, что хотел фотографироваться в рэперском стиле — с растопыренными пальцами и раскиданными вокруг купюрами с красным Мао. Напугал меня этим нещадно.

Вернувшись в Москву, он написал мне, что привёз сумку. Но потом вдруг выяснилось, что он её почему-то забыл. «Ничего, — успокаивал он меня, попрошу её забрать своих соседей». В Москве он тоже живёт в коммуналке. Я уговаривал себя больше не думать о сумке, вытравить память о ней из головы и сердца. Слишком дорого она обходится моему здоровью. Хватит уже волноваться. Пусть будет как будет.

Но в конце концов соседи деканского сына доставили сумку. Я уже был в Москве. Раскрыл её с содроганием сердца — был уверен, что она пуста. Сумка ведь прошла через сотни рук. Но всё лежало на своих местах — даже нетронутые стопки банкнот.

— Вот она какая, русская молодежь! — говорил я в Китае Ма, передавая ему сумку. Он улыбался в ответ.

Ма подарил мне мешок сушёной говядины и коробку йогуртов из ячьего молока, привезённые им из Тибета.

А получивший свой костюм Чжан — две бутылки красного вина. И пообещал пригласить на ужин.

Профессор Николай — самый молодой из моих собеседников. Ему не так давно минуло шестьдесят. Но он преподаёт русский язык уже более сорока лет. Моя жена говорит, что он много сделал для развития факультета русского языка в университете, где она училась. Если бы не он, возможно, этого факультета в их университете сейчас бы вовсе не было.

Мы встречаемся с ним в его кабинете на кафедре русского языка.

Я родился в крестьянской семье в деревне небольшого горного уезда на севере провинции Гуандун, в Шаогуань. Мать была совсем безграмотная, отец получил два года образования, мог немножко читать и писать. Люди в деревне тогда просто жили, трудились, рожали детей, отправляли их в школу, чтобы дать им образование. Их задача была в том, чтобы прокормить семью. Они знали только то, что видели вокруг себя и слышали. С письменной китайской литературой они были незнакомы. В поколении родителей все в той местности были такие же, как они. Почти все безграмотные.

В нашей горной местности деревни совсем не такие, как здесь, в дельте реки Чжуцзян. В одном селе живёт очень мало людей. Существовали деревни всего из одного двора. В моей деревне было пять дворов, жило около тридцати человек. Все из одного клана, происходившие от одного предка. В деревне стоял храм предков. По традиции все чтили память предыдущих поколений. По китайскому календарному стилю в храм предков нужно ходить 1-го и 15-го числа каждого месяца, молиться, чтобы было спокойно и им, и живым. Это совсем не похоже на европейскую религию. Хотя в России в глухих местах тоже встречается подобное. У нас у всех есть родовые книги цзупу. Особенно, если в каком-то семействе есть люди, которые добились больших успехов и заняли в обществе более завидное положение; тогда эти цзупу и храмы могут быть очень красивыми и изящными. Их внешний вид зависит от социального положения и желания спонсора.