Венсан Равалек - Гимн шпане

Судебный контролер оказался миниатюрной дамочкой, в ботинках с опушкой и в пальто из искусственной кожи с меховой отделкой, хоть и не сразу, но я сумел найти к ней подход, она хмурила лоб, пытаясь понять, что я за фрукт, наконец, видимо, пришла к какому-то выводу и спросила: вы страдаете от алкогольной или наркотической зависимости? Что вы, ничего подобного, говорю, я директор фирмы, никаких расслабляющих и успокаивающих средств не употребляю, и рассказал; что со мной стряслось — о своем стремлении к успеху, злосчастном знакомстве с человеком из Гавра, полицейским, понимаете, мадам, я поверил ему, а когда все закрутилось, назад дороги не было, я был повязан по рукам. Мои слова явно пришлись ей по душе; но она несколько раз возвращалась к своему вопросу: вы точно не пьете, вы точно не употребляете наркотики, это самое главное; а от ошибок никто не застрахован, потом она спросила, как я рисую себе свое будущее, видимо, это была кульминация нашей беседы; конечно, я мог бы сказать этому участливому колобочку, что горю желанием снова надуть какого-нибудь простака или провернуть хитрое дельце, лишь бы зашибить бабки, потому что, несмотря на все неприятности, все сомнения, которые я пережил, именно это стояло первым номером на повестке дня, впереди я видел не так много целей, во всяком случае, стать членом «Врачей без границ» точно не собирался, но вместо всего этого я промямлил: даже не знаю, мадам, я бы очень хотел вернуться в бизнес, готов начать с самых низов, только бы в честной фирме, ведь у меня есть способности — в ту минуту я ощущал себя Алексом из «Заводного апельсина» [67] «Заводной апельсин» — роман английского писателя Энтони Берджесса (1917-1993), экранизированный в 1972 г. Стенли Кубриком. , когда он разговаривает с чуваками из тюрьмы и из кожи вон лезет, чтобы выторговать, поблажки, пресмыкаясь, как угорь. Она задумчиво поскребла нос, пожалуй, такая возможность есть, я замер на месте, преданно глядя ей в лицо и жадно ловя каждое слово, да, мадам, я весь внимание. Она написала на листочке адрес, попробуйте связаться с этой ассоциацией, я лично предупрежу их о вашем визите, вообще-то, первоначально они занимались поиском работы для бывших наркоманов, но результаты были настолько плачевны — впрочем, неудивительно, с таким-то контингентом, — что они решили несколько изменить направление своей деятельности. Ясное дело, наркоманы были для нее худшим злом, хуже арабов. Я ушел, пообещав позвонить туда завтра же.

Отделение полиции располагалось прямо через дорогу, я попросил дежурного внизу доложить о моем приходе, и через несколько минут спустился тулузец; предложив мне выпить кофе, он повел меня в кафе у Дворца Правосудия его коллеги утром взяли дилера из меблирашек, сейчас его как раз допрашивают, ни к чему нам там светиться. Истинно говорю вам, один из вас, ядущий со мной, предаст меня.

— Что новенького, небось обдумываешь очередную комбинацию?

Я не стал говорить, потерпите, всему свое время, наоборот, сдал одного налетчика, тулузец сразу сделал стойку: ты уверен, что он ни о чем не подозревает? Они уже навели справки по моей предыдущей наводке, по всей видимости, ребятам не выкрутиться, один даже находился в розыске, его подозревали в нескольких особо жестоких ограблениях со взятием заложников, а второй был чист, но на этот раз обоим светила камера. Удалось разговорить консьержку из их дома, они вели явно беспорядочный образ жизни и нигде не работали. Я был искренне поражен оперативностью легавых.

— Сейчас у нас нехватка кадров; но, думаю, довольно скоро от желающих отбоя не будет.

Потом он расспросил меня насчет самих налетов — что, когда; про женщину, которую убили, — может, я вспомнил новые детали; поскольку сведения были подробные, он провел расследование, все произошло то ли в Медоне, то ли в Банье, для твоих дружков эта история обернется хреново: грабеж с убийством, да еще под кайфом, в судей это всегда вселяет ужас. Я помнил, как мы с ними познакомились, кто бы мог такое предположить десять лет назад. Видно, он читал мои мысли, потому что спросил:

— Что, западло сдавать корешей, наверное, стукачом себя считаешь?

Угадали, сказал я, он улыбнулся с понимающим видом: самое печальное, что, раз ступив на эту дорожку, обратно не повернешь.

Тулузец заплатил по счету, и мы вышли на улицу.

— Если тебя это утешит, могу заверить — ты не одинок, этим занимаются абсолютно все.

Он рассказал мне о двух пижонах из Восемнадцатого округа, они держали кафе «Часы на Мажанта», знаешь, где это? Я не только прекрасно знал это место, я был знаком с парнями, о которых он говорил — та еще мразь, вечно строили из себя хрен знает кого, королей трущоб, там и правда постоянно кого-нибудь брали, явно не без их содействия: через свою родню — братьев, кузенов — они опутали сетью весь Париж.

Я пообещал держать связь, и он направился обратно в участок. Моя тачка стояла на платной стоянке, уже набежал штраф, и я пошел пешком вдоль Сены; стукач, я и не думал, что это слово так меня опустит.

Холодало, приближалась ночь, Мари-Пьер, наверное, уже была в Нормандии. Служитель собирался запирать скверик позади собора Парижской Богоматери, на земле лежали ворохи опавших листьев, внизу проезжала лодка, и я услышал песню: Что заставляет женщин танцевать, / Они как звезды хороши, / Что заставляет женщин танцевать / На островках моей души / И мысли черные прочь гнать , я перешел мост и оказался на левом берегу, букинисты уже свернули свои палатки, я зашел в библиотеку и стал перебирать книги, первая, что попалась мне под руку, называлась «Великие предатели истории», я отложил ее, и смотрю, рядом лежит Библия.

Может, так и есть, когда-то я был Иудой и давно, две тысячи лет назад, сдал своего друга, а теперь возродился и уже вторую неделю сдаю остальных.

Я отправился в Шатильон как потерянный, не видя впереди никакого просвета. Отныне будет только хуже и хуже.

Живя с Мари-Пьер, я ворчал, что она занимает всю кровать, храпит, а теперь она уехала, и я чувствовал полное отчаяние, лежа в холодной постели и еле сдерживаясь, чтобы не заплакать. Снова и снова я прокручивал в воображении омерзительные сцены, и хотя она забрала дневник с собой, некоторые отрывки были выжжены у меня в памяти каленым железом: вот эта жирная свинья нагло лапает ее под скатертью во время ужина, а вот второй гаденыш с ней в грузовике… я был не в силах сдержаться и стал теребить свой член, сначала слегка, потом все сильнее и сильнее — сучка, тебя имел, кто хотел — в корзине, что стояла за дверью в ванной, оставалось грязное белье, рубашки и трусы, я зарылся в них и кончил — тебя имел, кто хотел — но все не мог успокоиться, я взглянул на себя в зеркало, ну и видок, разбросанное белье, красный повисший член, и, попытавшись уснуть, я понял, что это безнадежно, тогда снова стал онанировать, один раз, другой, пока наконец не забылся.