Венсан Равалек - Гимн шпане

Ставки упали — полторы штуки за групповуху, две за участие в фильме, но при условии трех-четырех раз в неделю получалось неплохо; печатал он деньги, что ли, у него всегда была нужная сумма наличными, а если нет, он пользовался кредиткой, словно нашел неиссякаемый золотой рудник, словно деньги не имели для него значения. Друзья мои, пошли веселиться. До чего он был противен — этот жирный рот, эта туша, эта походка, короче, меня от него просто тошнило.

Иногда с нами ходили Пьер и Анник, и мы опять вели бесконечные беседы на одну и ту же тему — про секс, клубы любителей групповухи и сексуальные приключения каждого из нас; начинал разговор всегда Александр, и получалось у него это с блеском — знаете, каким было мое первое впечатление от Парижа, когда я прибыл из Польши?.. Как сейчас помню: весенний вечер, все загалдели — нет, расскажи, пожалуйста, он наморщил нос и поправил очки, короче, шофер приехал за ним в Орли, чтобы отвезти в посольство, он работал тогда в коммерческом отделе, и вот в Париже, столице Франции, позади посольского здания социалистической республики — ну и сюрприз, я просто глазам не поверил, в открытую дрочили какие-то мужики; он-то грезил о музеях и памятниках, а увидал эксгибиционистов, ах-ах-ах, бедный Александр, в первый же день очутиться у ворот Дофин, теперь мне многое стало ясно. Дальше по кругу: Анник изнасиловала женщина прямо в джакузи ее спорт-клуба, это была жена тренера, Пьер трахался с кем-то в кино, алло, «Уньон»* у меня есть что рассказать вам по секрету, теперь ты, Гастон, и я поведал им о своем приключении со старухой, как я все не решался попросить у нее денег, а потом про дикую развязку со шприцем, все покатились со смеху, даже Мари-Пьер, только непонятно, зачем шприц, и боров объяснил: чтобы получить точный результат, надо ждать два месяца, а если бы она взяла кровь у Гастона, то узнала бы правду гораздо раньше, но раз он не болен, беспокоиться нечего.

Приближалось Рождество, мне казалось, что с каждым днем я все глубже погружаюсь в воды черного омута; в гущу ядовитых кувшинок и зловонных испарений, из которых уже не выбраться; по совету борова Мари-Пьер постриглась, и, при взгляде на нее, у меня щемило сердце.

Какой мог быть выход из положения, когда приходилось добровольно изо дня в день водить свою девушку, свою любимую, трахаться с другими, приговаривая: спасибо, большое, большое спасибо, а вот держите конвертик, жизнь — хорошая штука, у меня все клево, живу припеваючи, правда, вчера опять извалялся в дерьме, но ты не представляешь, сколько за это платят… нет, я должен его прикончить, должен вскрыть этот проклятый гнойный нарыв, решение зрело где-то у меня внутри и постепенно сформировалось — приговор обжалованию не подлежит, борова надо казнить.

Накануне мы совершили небольшую поездку в пригород Орлеана, на бывшую ферму, переделанную в танцклуб для избранного общества, скромное обаяние провинциальной буржуазии, сострил Александр, здесь собирается местная аристократия, он надеялся снять жирную пенку. В самом центре, среди двадцати пар танцующих, причем все как на подбор уроды, какой-то торговец ширпотребом предлагал ассортимент нижнего белья и купальников, тихий ужас, этот жирный хряк купил для Мари-Пьер наряд с расцветкой под зебру, просто тушите свет, и кудахтал как заведенный: ты неотразима, моя кошечка, нет, ты ослепительна, этот кретин даже не понимал, как он меня бесит, и тут я будто в краткий миг прозрения увидел, что ее ждет: он будет трахать «свою кошечку», пока не испортит вконец и в результате не превратит в настоящую проститутку для извращенцев, а потом выбросит, как последнюю шваль, и в тот же миг нить его судьбы оборвалась — я его убью, этот день недалек, может, через неделю, может, через месяц, при первой же возможности.

— Смотри, вот они!

Нам махала Карин, за ней появился Александр — быстрее, уже начинается. На этот вечер он взял билеты в театр, на представление современного балета в Шатле. Давай, подонок, подумал я, дыши полной грудью, наслаждайся последними мгновеньями своей жизни. В зале яблоку было негде упасть, все шушукались и вертелись, наконец свет погас, и раздались звуки тамтама, бум-бум, в глубине сцены одна девушка что есть силы стучала по ударной установке, вот появилась вторая, вспышка, за ней третья, вспышка, они пустились в пляску, мы сидели на лучших местах, в центре, я не ожидал, что меня так захватит это зрелище, они сходились, бум-бум, подпрыгивали, падали, переплетаясь телами, сверху опустился огромный прозрачный экран, и сквозь него мы видели фигуры танцовщиц, увеличенные в несколько раз, бум-бум, вот выбежали мужчины и тоже вступили в танец, бум-бум, мне казалось, что я сам нахожусь на сцене, участвуя в танце, и что сейчас появится огонь, вспыхнут языки пламени, и на экране тут же запылал пожар, мы с танцорами будто составляли идеальный симбиоз, я всем телом вибрировал в такт барабанному бою, в какой-то момент одна из танцовщиц сказала, что ритм, который мы слышим, бум-бум, на самом деле биение сердца Софи, усиленное мощным микрофоном, так что нас ведет ее сердце, и действительно, барабанщица перестала играть, но звук никуда не делся, бум-бум, и танец возобновился, на экране появились гигантские титры — «Доспехи» — и перед глазами зрителей резко предстало лицо танцовщицы, искаженное от напряжения и боли, потом вместо него возник кулак, бьющий ее под дых, и снова — «Доспехи», у нее по груди текла кровь, оставляя темные пятна, я повернул голову, в кресле рядом со мной Александр, весь потный, ерзал по сиденью, бум-бум, его перекошенная рожа морщилась при каждом стуке, словно кто-то бил его невидимой палкой, тебе конец, скотина, конец, я прикончу тебя, и тут я представил, что в меня летит статуэтка из эбенового дерева, тяжелая, грозная, состоящая из тысяч частиц, и мое тело пронзила леденящая дрожь, словно меня задела крылом сама смерть, — ты умрешь, скотина, слышишь ритм похоронного марш, так он играет по тебе. Прожекторы и камера метались по зрительному залу, и вдруг на экране появилось изображение нашего ряда, нас, троих, Александра, Мари-Пьер и меня, Алекс был на грани апоплексического удара, Мари-Пьер толкнула: меня локтем, мол, смотри, на экране мы, ее движение, увеличенное в десятки раз, синхронно отразилось перед нами на экране; по окончании балета Александр был весь красный и надолго исчез в туалете. Развязка приближалась.

Мы вроде собирались потом зайти в бар неподалеку — «У Кри и Маню», но, вернувшись, он сказал: простите, ребятки, кажется, я съел что-то несвежее, лучше поедем ко мне. Было половина одиннадцатого.

Из открытого бардачка у меня, в машине он выхватил небольшую книжицу, которую я нашел в номере отеля. «Король и его брат-отшельник».