Стоян Даскалов - Огненные зори

— Если не веришь мне, пойдем вдвоем. Идем, господь нам не поможет. — Кита потянула мать. — Скорее, нельзя терять ни минуты.

— Я не могу, я не могу, — кричала мать.

— Тогда скажи, где отец. Я пойду одна, а ты стой перед своей лампадой.

Мать долго сопротивлялась. Страх не позволял ей уступить просьбам дочери. Она пришла в себя только после полудня, когда на станцию прибыл эшелон с правительственными войсками, которые свергли народную власть.

— Вот видишь, глупышка, — сказала она дочери, — если бы отец сдался, они убили бы его! Я словно чувствовала.

После того как в город вступили войска, повстанцам пришлось укрыться в окрестных селах. Мать Киты думала только о муже, а дочь тревожилась еще и о Владо, командире повстанческого отряда, который не смог отразить внезапного удара врага и оставил город. Что он сейчас делает? Где находится? Артиллерия обстреливала со станции склон горы, господствовавшей над городом. Не угодит ли какой-нибудь снаряд в него? Отец теперь в безопасности, но почему должен погибнуть он, ее Владо? Все произошло как-то неожиданно. Прибытие войск и отступление повстанцев вызвали у Киты и радость, что отец спасен, и страх, что любимый человек может погибнуть.

Мать вышла из дома. У дочери мелькнула было мысль проследить за ней, но, осознав, что отцу уже не грозит опасность, решила не делать этого. Отец вернется сам. Сейчас все ее существо было полно тревоги о Владо. Мать вернулась радостная.

— Значит, отец не в селе? Он здесь? Почему же тогда не пришел? — забросала Кита вопросами мать.

— Придет, — уверенно ответила та.

— Зачем сидеть в погребах у чужих людей, если ему не грозит никакая опасность?

— Еще ничего не известно. «Вы сидите дома, а я приду, когда все успокоится», — сказал мне твой отец.

С улицы доносился топот солдатских сапог. Потом наступила тревожная тишина, предвещавшая новую бурю.

И эта буря не заставила себя ждать. Как перед грозой по небу сначала плывут тучки, потом они сгущаются, небо темнеет, становится душно, гремит гром и змейкой ползут синие молнии, так и рассеянные по склонам гор повстанческие отряды собрались и с громким «ура» со всех сторон налетели на город. Обе женщины, мать и дочь, стояли ошеломленные этой внезапно разразившейся бурей. Одна — в углу перед мерцающим огоньком лампадки, затухающим и разгорающимся вновь, а другая — возле окна.

Девушка не выдержала и вышла на улицу. У станции уже шел жестокий бой. Он навсегда остался в памяти Киты. Падали убитые. На носилках несли окровавленных людей с забинтованными головами, руками, ногами. Девушке очень хотелось наклониться к носилкам и посмотреть, не лежит ли на них ее Владо.

Но вот выстрелы смолкли. Станция была занята. Орудие теперь било по отступающим солдатам. «Жив Владо!» — успокаивала себя Кита. «А что сейчас делает отец? — пронеслось у нее в голове. — Ушел из города вместе с солдатами?»

Кита оставалась на улице, пока повстанцы не разбрелись по городу. Вернувшись домой, она решительно заявила матери:

— Я иду к отцу!

— Что?!

— Иду!

— Никуда ты не пойдешь!

— Пойду. Догадываюсь, где он.

— Где?

— Там, где ты недавно была. — Кита испытующе посмотрела на мать и, не раздумывая, сказала: — У Сийки в доме! Куда же он может пойти, как не к своей сестре?

Сийкин отец был коммунистом и принимал участие в восстании. Сама Сийка часто бывала на молодежных собраниях и находилась под влиянием отца. В этой семье только хозяйка, приходившаяся Владо теткой по отцу, не вмешивалась в политику. Там-то околийский начальник и мог найти себе приют. Он выручал отца Сийки, не задерживал его, когда производились аресты, и теперь, наверное, нашел в его доме надежное убежище.

— Ты туда не пойдешь! — Мать встала в дверях. — Тебя увидят люди, и все откроется. Никто ничего не знает. И дядя твой не знает. Только тетка…

— Я пойду к ней! — Кита бросилась к двери и, не обращая внимания на вздохи матери, вышла из дому.

Вечером в городе начались митинги. Прибыли Георгий Димитров и Васил Коларов. Их речи подбадривали людей. Повсюду звучали революционные песни. Кита пробивалась сквозь толпу. Именно здесь она рассчитывала увидеть Владо, и не ошиблась. В центре был он, ее Владо, живой и невредимый. Она подошла к нему.

— Ты здесь? — спросил он.

— Здесь мое место! Как же иначе, — смущенно ответила девушка. И ей показалось, что он словно чувствует неловкость оттого, что на глазах у всех рядом с ним стоит она — дочь околийского начальника. Обиженная, Кита решила отойти, но Владо улыбнулся и отогнал все сомнения.

— Видела? Захватили все их оружие и начальство…

— Видела и поняла. Хочу, чтобы и ты понял мое теперешнее положение.

— Знаю. Я ничего не забыл. Твой отец должен сдаться. Ясно? Мы люди честные. Пусть добровольно сложит оружие, и, если добровольно сдаст его, не сделав ни единого выстрела, народный суд примет это во внимание.

— А куда ему явиться?

— В управление.

— К кому?

— Ко мне.

— А если тебя не будет?

— К кому-нибудь из наших. Я их предупрежу.

— Когда?

— Ну сейчас.

— Спасибо. За этим я и пришла. Не произведет ли плохое впечатление, если с отцом приду я?

— А зачем тебе приходить с ним? Ведь он правил здесь без тебя. Пусть один и придет.

Китана кивнула и, хотя ей не хотелось расставаться с Владо, потихоньку отошла в сторону, вышла из толпы. Словно какая-то невидимая рука потянула ее, но не к дому. Девушка смело и решительно направилась к Сийке.

Когда стемнело, из калитки дома, где жила Сийка, вышел Китин отец. Он был в штатском. Кита шла рядом, пока не начали встречаться повстанцы. Дальше он пошел один, переходя от одной кучки людей к другой. Повстанцам объяснял, куда идет, и они пропускали его. И так он дошел до околийского управления, но направился не в свой кабинет, а в подвал, в арестантское помещение, где когда-то содержались неблагонадежные — коммунисты, среди которых был Владо.

Комендантом теперь был известный в городе сапожник Мито Веренишки. Его любил весь город за доброту и честность. Он шил самую различную обувь — дамскую, мужскую, детскую, зимнюю, летнюю, кожаную, полотняную, шил сапоги, туристские ботинки с гвоздиками на подошве. Заказчики всегда получали обувь в срок. У него были и подмастерья, но держался он с ними не как хозяин, а как товарищ по труду. И так называемый доход, оставшийся после уплаты налогов и стоимости материала, делился поровну. Хотя мастерская и не именовалась «трудовой кооперацией», в сущности, она была рабочей артелью, где каждый получал столько, сколько заработал. Во всем этом не было ничего удивительного, ибо Мито Веренишки был коммунистом. И конечно, после победы восстания артель должна была стать первой коммунистической кооперацией.