Стоян Даскалов - Огненные зори

— Я пришла просить разрешения повидать отца, — сказала Кита.

Комендант без колебаний ответил:

— Конечно можно! Я и сам хотел поговорить с ним.

На столе была кнопка. Когда требовалось, отец нажимал ее, и в кабинет входил полицейский, щелкал каблуками и козырял: «Слушаю, господин начальник! Понимаю, господин начальник! Сейчас, господин начальник!» Но новый комендант не воспользовался кнопкой. Он подошел к двери, открыл ее и крикнул:

— Приведите господина Мислиева.

Он вернулся к столу, но опять не сел в кресло. Таким застал его и отец Киты. Теперь они стояли друг против друга. Отец Киты удивился, увидев дочь у коменданта. Бывший начальник похудел, лицо его обросло бородой, костюм был помят. Ему, видимо, было стыдно появляться перед дочерью в таком виде. Она помнила его всегда аккуратно одетым, в форме, в начищенных до блеска сапогах. И вдруг перед ней арестант, жалкий, похудевший. Дочь увидела отца таким здесь, в его собственном кабинете, на двери которого прежде было написано «Начальник», а сейчас висел картон с надписью красной краской — «Комендант». Господина Мислиева бросило в дрожь. Кита подошла к отцу, обняла его. Это еще больше расслабило его, и глаза бывшего начальника наполнились слезами. Кита не помнила, чтобы отец когда-нибудь плакал, кроме одного случая, когда она была больна, тяжело больна. Тогда она училась в гимназии, в предпоследнем классе. И вот однажды, выкупавшись, с мокрыми волосами пошла гулять. На следующее утро Кита проснулась от сильной головной боли и сразу потеряла сознание. Что было дальше — она не помнила. Ей клали лед на голову. Временами она видела у изголовья то мать, то отца. Запомнилось, как, меняя лед, отец плакал и шептал: «Не бойся, все пройдет». И действительно, она выздоровела, но не забыла ни этой ночи, ни слез отца. И вот теперь он плакал второй раз. Сначала Кита подумала, что отец боится сурового приговора. Длительное заключение или смерть — одинаково страшно. Двадцать лет в тюрьме — для него равносильно смерти. Ей самой придется пробиваться в жизни. Как каждый отец, он сейчас наверняка думал о ее несчастной судьбе. А во всем виноват он. Не это ли причина слез? Когда же он отвел от нее глаза и увидел свой письменный стол, кресло, цветы на окнах, слезы высохли, и глаза отца заблестели холодным блеском от сознания, что за его столом сидит другой.

Кита почувствовала угрызения совести. Ведь это она привела отца сюда и причинила ему такие страдания — стоять перед новым комендантом в качестве арестанта, не зная, что будет дальше. И Владо нет. Пока он узнает и распорядится, с отцом может всякое случиться. Тревога отца передалась ей.

— Садись, господин начальник! — шутливо сказал комендант. И, поняв, что и девушка, и ее отец обижены таким ироническим обращением, Мито поторопился добавить:

— Никак не могу привыкнуть называть тебя иначе, как«господин начальник». Ведь было так: «Иди к начальнику», «Тебя зовет начальник».

— Да, так было, — мрачно согласился отец Киты. — Но теперь уже не так…

И дочь в этот момент чувствовала себя словно на скамье подсудимых.

— Садись, садись и ты, барышня!

Ките показалось, что комендант посмотрел на ее туфли. Она села первая. Отец немного погодя. Мито отошел к столу, но не сел. Бывший начальник разглядывал преображенный кабинет, пустой прямоугольник на стене, где висел портрет царя, и старался ничем не выдать своего волнения.

— Я позвал тебя, господин Мислиев, чтобы сказать, что мы не будем поступать с вами так, как когда-то поступали с нами вы.

Отец слушал с недоверием. Ведь у революции свои законы. Пощады ждать он не в праве. Бывший начальник знал, что ему грозит. Он ведь арестовывал, смотрел на избиения сквозь пальцы. А до него случались и убийства. Он не дошел до расстрелов, но истязания практиковались и при нем. Лично он не запачкал своих рук преступлениями, но ему приказывали сверху не церемониться. И он должен был подчиняться этим приказам, поручая их исполнение другим, младшим по званию. Сдавшись в руки повстанцев, бывший околийский начальник обдумал свою жизнь, вспомнил все свои поступки и сейчас спокойно ответил:

— Я знаю, что меня ждет, — он поймал взгляд дочери и снова повернулся к коменданту, — но делайте, что положено, выносите свой приговор. Прошу только, чтобы все это кончилось как можно скорее.

Отец Киты глубоко вздохнул и низко опустил голову.

— Мы решили так, — начал Мито.

Кита насторожилась. Зачем она заставила отца сдаться? Девушка дрожала, с трудом сдерживала слезы.

— Если восстание победит, выпустим вас на свободу.

Начальник поднял голову. Он не верил своим ушам.

— Но если восстание потерпит неудачу, ты позволишь нам остаться на свободе…

Теперь уже и отец, и дочь поверили в искренность коменданта.

— Так вот, предлагаю вам такой договор. Вас сколько в подвале — семнадцать душ?

— Восемнадцать! — поспешил ответить отец Киты.

— Я гарантирую, что ни один из вас, пока продолжается восстание, не будет расстрелян, вас пальцем не тронут. Разумеется, будем вызывать на допрос. Вы понимаете, наши власти, как и всякие другие, должны знать, что творится, и принимать соответствующие меры для своей защиты. Но после победы восстания мы выпустим вас на свободу. Даем честное слово коммунистов. Я приказал, чтобы ваши семьи не беспокоили. Это может подтвердить ваша дочь.

— Да, это так, — сказала Кита.

— Так оно и будет, потому что наша власть гуманна, наше богатство — люди, а не банки, наш самый ценный капитал — идея. Так что можете быть спокойны.

Дочь повернулась к отцу и обняла его.

— Видишь, папа! Я же тебе говорила!

— Только и вы сдержите свое слово, если восстание потерпит поражение.

— Какое поражение? Оно ведь победило!

— Победило здесь, в Ломе, Берковице, Бяла Слатине… Но это ведь еще не вся Болгария.

— Наверное, победит… — вполголоса сказал бывший начальник.

— Это наша цель. Чтобы народ зажил в мире и труде. Хватит крови! В стольких войнах она проливалась!

Бывший начальник смотрел широко раскрытыми глазами на худенького, бледного сапожника. Он когда-то разговаривал с ним как с арестантом, а теперь перед ним был комендант. Отец Киты впервые оценил ум и доброту этого человека, открыл в нем добродетели, которые делали бывшего сапожника достойным нового поста. Как бывшему начальнику, ему очень хотелось знать, кто из коммунистов какой займет пост и будет ли достоин его. После этой встречи он уже не жалел своего кресла, добровольно уступал его бывшему сапожнику.

— Договорились? — закончил беседу комендант.

— Договорились, — повторил успокоенный бывший начальник.

— Теперь вы, отец и дочь, поговорите. Я дам указание, чтобы барышню всегда пускали на свидание. Если возникнет какое-нибудь препятствие, скажите мне.