Михаил Талалай - Было все, будет все. Мемуарные и нравственно-философские произведения

A бывшие штатские люди? С какой бодростью действительные статские советники дают советы коллежским секретарям или титулярным советникам! А как освежающе действуют и среди армейских и среди гражданских чинов назидательные воспоминания бывших начальников, когда эти начальники собирают вокруг себя шестидесятилетних мальчишек. В минуты этих воспоминаний останавливаются часы, останавливается время, и не видят старики-командиры, что творится у них под окном, а именно – что уже брезжит рассвет.

А люди свободных профессий, представители искусства – певцы, балерины, актеры?..

Воздушная балерина – как совершила полет из России в одной пачке прямо со сцены, так до сих пор и продолжает свои фуэте. В двадцатых годах вызывала восторги публики во всех странах света; в тридцатых годах пользовалась повсюду огромным успехом; в сороковых годах производила прекрасное впечатление блестящей школой; и сейчас, в пятидесятых, приводит зрителей в состояние почтительного внимания, уважения, удивления и преданности.

A бывшие певицы, особенно исполнительницы цыганских романсов, из славной плеяды Вари Паниной? 245 245 Варвара Васильевна Панина (1872-1911) – известная исполнительница цыганских песен и романсов. Как хватало за душу в Константинополе после эвакуации их горящее «Захочу – полюблю, захочу – разлюблю»! И через десять лет, в Сербии, опять то же огненное, «захочу – полюблю»; и еще через десять лет, уже в Венгрии, «захочу – разлюблю»; и сейчас, то же самое, во Франции – в Париже, в Ницце, в Лионе… Протекали вокруг грозные мировые события. Пылали пожары, наподобие московских. Рушились города. Уходили из жизни одни вершители мировых судеб, появлялись другие… Но тот же настойчивый голос продолжал петь «захочу»… Безусловно тот же голос, если судить по фамилии и по объявлению в газетах.

И, наконец, украшения нашей драматической сцены… Бессмертно искусство! Бывшие в России инженю – и теперь инженю. Бывшие фаты – и сейчас фаты. А что может поделать время с талантом первых любовников? Подрастают у любовника дети, он все же любовник. Кончают дети учение, становятся инженерами, – он тот же любовник. Дети женятся; появляются внуки; внуки чудовищно быстро растут, уже танцуют и бреются… A дедушка не сдается. И по-прежнему чарует зрителей молодою игрой, приводя публику в умиление объяснением в любви бывшей инженю Александринского или Малого московского театра.

Подведем же теперь итог всему сказанному.

В старину, когда-то говорили, что среди некоторых людей иногда встречаются случаи второй молодости. А сейчас не только среди некоторых, но почти среди всех наблюдаются подобные случаи. И не только второй молодости, но третьей, четвертой, а при некоторых обстоятельствах даже и пятой.

Доживет мужчина до сорока пяти лет; почувствует колотья в боку или боль в пояснице; напьется больдо, смажет спину досуха альжипаном, – и вторая молодость начинается.

Промолодеет он так приблизительно до шестидесяти пяти лет. Заметит, что волосы с головы куда-то исчезли, осталась только бахрома по краям. И тотчас же отпустит бахрому, даст ей вырасти, затем зачешет наверх, и начинается третья молодость, с перерывами тянущаяся до семидесяти лет.

И, наконец, – четвертая. Совпадающая с полной сменой старых зубов и с заменой их девственно-новыми. Радостно сверкают белоснежные зубы, веселой улыбкой озаряется рот, плавно течет речь возрожденного молодого человека на докладах, в гостиных, в очаровательных тет-а-тет с дамами. А в это время дамам, конечно, всегда не больше сорока лет с хвостиком. Сорок лет не меняется никогда, ни при каких обстоятельствах, ни в какие эпохи. Легкой перемене подвергается один только хвостик.

И нужно ли говорить, как в связи с этим изменился у нас взгляд на бракосочетания?

Свадьбы среди молодых людей в русских колониях обычно вызывают тревогу. Что-то ненормальное, странное… A настоящие браки начинаются только после пятидесяти лет, когда молодые хорошо присмотрелись друг к другу и ко всем окружающим, когда вполне понимают, на что идут, что их впереди ожидает. Пятидесятилетняя женщина у нас – идеальная невеста, уже вполне сформировавшаяся во всех отношениях. A шестидесятилетний мужчина – настоящей жених, в которого как следует можно влюбиться. Сколько у него воспоминаний, которыми он может поделиться с молодою женой! Во скольких боях он участвовал! Сколько полков гвардейских и армейских знает! Сколько профессий переменил в эмиграции! Где только ни был: в Африке, в Константинополе, в Южной Америке, в Канаде!

Сидит зачарованная жена, смотрит влюбленно на дорогое лицо, покрытое многочисленными интересными складками – своеобразными визами, которые наложило время на щеки и лоб, – сидит, слушает, и ждет, когда муж смолкнет, чтобы начать воспоминания со своей стороны.

А что такое новобрачные двадцати и двадцати пяти лет? Ничтожество. Жалкие растерянные люди, без мыслей, без слов, без всякой возможности что-нибудь вспомнить.

В заключение, чтобы углубить разбираемый нами вопрос и подвести под него научную базу, рассмотрим: каковы же причины той относительности, которая произошла в наших суждениях о возрасте? Почему наше представление о молодежи и о стариках совершенно изменилось сравнительно с прошлым?

Как мне кажется, теория относительности покойного Эйнштейна именно дает полное объяснение указанному парадоксу.

В книге с кратким изложением своей теории Эйнштейн говорит: «Часы в движении идут медленнее, чем находящееся в покое». Время для неподвижного и для движущегося тела протекает неодинаково. Если гипотетически взять двух людей и одного заставить сидеть на месте, а другого непрерывно передвигать в пространстве с определенной скоростью, то по окончании опыта окажется, что летавший провел в своем полете только один год, a сидевший на месте просидел тридцать, сорок или пятьдесят лет.

Вот это-то эйнштейновское понимание времени и объясняет загадку. Когда наши предки сидели на месте, и часы их спокойно стояли на камине, каждый год у них равнялся одному году. Старость приходила согласно правилам, установленным лучшими писателями-классиками.

А теперь, после того, как мы выскочили через окно в Европу за границу, и непрерывно стали носиться по пяти частям света взад и вперед, наши часы-браслеты на руках по Эйнштейну пошли значительно медленнее.

Для других, неподвижно сидящих, прошло тридцать пять лет.

А для нас, вечно меняющих место, значительно меньше. Для профессоров – двадцать, для шоферов – десять, для совершающих турне цыганских певиц, для актеров и для женихов, быть может – всего пять.

И я твердо уверен, что при такой относительности – попади мать тургеневской Зинаиды или толстовская старая графиня Ростова из своего неподвижного сидения в прошлом веке в наш нынешний эмигрантский водоворот, да начни они бегать все дни по клиентам своего мезон де кутюр, да стучать на машинке, да дежурить по ночам у больных, да в придачу готовить дома обед, стирать, гладить, подметать, мыть посуду, и ко всему этому слегка недоедать – какая метаморфоза произошла бы!